Повести. Рассказы

Хотя дело подходило уже к концу без его участия, но он бегал, кричал, указывал, куда бросать снег, и, в общем-то, мешался под руками и раздражал ребят.

— Ты чего не работаешь? — спросил он у Митяя.

— Задница запотела сидеть в машине. Жду, когда остынет. Да и указаний сверху не было.

— Вам на каждую машину по няньке надо! Распустились! Куда снег бросаешь? Направо надо, а ты куда его? — Он теперь героически шел вдоль дороги, несмотря на метель, и кричал: — Сидел-сидел! Сидел-Сидел! Терпенье лопнуло!

Я брел за ним, приплясывая и пристукивая рука об руку; в движении быстро разогрелся, а от уверенности в том, что скоро поедем, даже взбодрел малость после всего происшедшего.

Когда Переметов поравнялся с нашим автомобилем, он заметил-таки Фомушкина с лопатой в руках и буркнул:

— Эх, вы! — Остановился и пояснил: — За вас бы другие руководили, а вы бы… Э, да ну вас!.. Давай-давай! — крикнул он тем шоферам, что уже кончали отрывать объезд около автомашины Конька. — Давай-давай!

— На! — зло ответил Конек и воткнул лопату в снег ручкой вниз. — Ты что: других слов не знаешь, кроме «давай-давай»?

— С кем так разговариваешь? — вспыхнул Переметов.

— Как ты — так и я, в точности.

— Знаешь — я ваш предрика!

— Пока не видал. А слыхать — слыхал. Теперь и в лицо знаю. Мое почтение! Извиняюсь, если чем обидел. Спасибо за воспитание. — Конек вновь принялся бросать снег.

Переметов был убежден, что без него мы все здесь померзли бы, а колонны ни за что не разъехались бы. Обратно он пошел тихо, уверенно, как победитель. А вновь остановившись около Фомушкина, сказал:

— Видишь, как сразу пошло дело? Уметь надо.

— Яков Гордеевич! — окликнул его Петр Михайлович. — Вы бы со старшим колонны поговорили: не доберутся ведь ваши. Надо как-то помочь. Может, из города снегоочиститель направить?

— Дело! Где старший? Кто старший?

— Вон он, подошел к передней машине. — сказал я.

Совкин действительно стоял у автомобиля Конька и махал рукой, направляя, чтобы зацепить буксир.

Переметов подошел к нему и строго вопросил:

— Кто старший?

— Нету старшего, — ответил Совкин угрюмо. — Был, да нету.

— Как так нету? Почему беспорядок?!

— Чего кричишь? — казалось, спокойно спросил Совкин не глядя. — Чего ты взбеленился — завелся с пол-оборота? Ну, я старший… Правее руля! Еще. Еще чуть. Так. Крепи буксир.

— Фамилия? — все так же строго спросил Переметов.

— А что? — Совкин наконец глянул на Переметова.

— Фамилия, спрашиваю?

— Пошел ты к…! — выдавил Совкин сквозь зубы. — Отвяжись. (Он, наверно, тоже не видел еще своего председателя.)

— А ты знаешь, кто я есть? — взъершился Переметов.

Совкин не ответил.

— Ты знаешь, кто я есть?!

— Мне сейчас нету интереса знать, кто ты есть, — равнодушно произнес Совкин.

Переметов почти бегом заспешил к своему автомобилю и уже не остановился около Фомушкина.

— Гроза выдохлась, — многозначительно сказал Петр Михайлович.

Так закончился снежный аврал.

Сначала тихо проехал автомобиль с буксиром. За ним — второй… третий…

Совкин стоял против нашего «козла», провожая каждого своего шофера. Прошло девять автомашин. Он сказал Митяю:

— Подожди ехать — прогоню свою.

— А чего ты в хвосте?

— Потеряй я последнего — пропал шофер. (Подбородок у него уже был заклеен бумажкой.)

— Постой! — Митяй вылез из кабины и шагнул к Сов-кину. — В суд подавать будешь? — мрачно спросил он.

— Надо бы… да мне там делать нечего, — так же мрачно ответил тот.

— Ну… отквитай… что ли… Зачисть.

Совкин взял за грудки Митяя, подтянул к себе и ударил с размаху в грудь. Митяй упал, но тотчас же встал и опять шагнул к Совкину. Фомушкин выскочил из автомобиля:

— Стой!!!

Но… Митяй протянул руку Совкину и сказал коротко:

— На!

Они пожали друг другу руки. Совкин пошел.

Через несколько минут прополз мимо нас и его автомобиль. Совкин уезжал в метель, подпирая всю колонну.

И вот мы едем, едем и едем.

Уже проскочили снежные стенки.

Беспокойно ревет мотор на сугробах.

Мы все молчим.

Вокруг метель, метель и метель. Снежинки рвутся, кажется, со всех сторон на наши фары, но, не долетая до них и будто испугавшись, стремительно брызгают веером мимо автомобиля, в стороны.

Снег, снег и снег.

Митяй изредка передергивает плечом — ему, видимо, больно. Вести машину трудно. То она воткнется в перенос, то забуксует. И тогда Митяй вновь сдает назад, включает передний мост и снова пробивает.

Метель щекочет наш брезентовый кузов, как ведьма. Я слышу, как она скребет когтями и визжит неистово.

Снег. Метель. Снег и метель. Больше ничего нет на всем белом свете. Ничего.

…Огни города возникли неожиданно: справа, слева и впереди. Мы уже в пригороде.

Первым заговорил Валерий Гаврилович:

— Дмитрий Данилыч! А почему и он в ответ не ударил? Все отступал и пятился.

Митяй объяснил не сразу:

— Духу в нем, значит, меньше.

— А зачем же ты допустил напоследок, что он ударил?

— Да ведь… я тоже… виноват. Он ведь… не такой уж плохой, не хуже прочих, пожалуй… А что духом слабей оказался, то люди разные бывают… Он раньше нас все обмозговал, да только боялся — совещание в снегу устроим. Так и отрубил мне там, с глазу на глаз: «Сто советов — сто минут, а корова сдохла».