Читаем Повести. Рассказы полностью

Все пришли к заключению, что есть только два варианта: зарыться в хатку сбоку дороги и ждать, когда встречные отремонтируют головную машину; либо обкопать ее и просить колонну объехать «штопор», продвинуться вперед, а мы объедем по их следу.

Первый вариант отклонил Митяй:

— Сунуть автомобиль в снег и ждать, пока его заметет доверху? Не пойдет. Может, они до ночи будут ремонтировать.

Итак, требовалось обкопать грузовик, вырыть «в пол-утюжка» под «козлика», стронуть колонну. Легко сказать! Это же надо вынуть несколько кубометров снега. Если одной лопатой, то на целый день.

— Так, — сказал Митяй. — Идите, Валерий Гаврилович, к этой… Сове. Пусть дает людей с лопатами. Иначе нам тут загорать до ночи.

Мы пошли втроем: Петр Михайлович, Валерий Гаврилович и я. Митяй немедленно принялся копать снег.

— По очереди будем рыть, — говорил позади нас доцент Митяю.

Большинство кабин на нашем пути было пусто. В двух сидели шоферы и прогревали моторы, не давая застыть воде в радиаторах. Остальные подкопали себе затишек в снежной стенке, настелили соломы там и сидели на корточках, прислонившись спинами. В средине восседал, поджав под себя валенки, плотный широкий человек и держал в руках старую крестовину, задумавшись.

— Здравствуйте, механики! — приветствовал их Фомушкин. — Застряли?

— Здорово был, — нехотя ответил широкий и тут же, почти не обратив внимания на нас, сказал: — И эта не дойдет, Конек.

Конек — это, видимо, уже знакомый нам чубатый, потому что именно он возразил:

— Сколько пройдет, столько и пройдет — надо ставить.

— А потом? Опять опухать где-нибудь ночью? Видишь: ребята уж посинели. Ехать надо.

— Ну, Совкин… Не бросать же машину! — противился Конек.

— Совкин, Совкин… Что Совкин?

— А как же нам проехать, товарищ Совкин? — спросил Фомушкин. — Областное совещание у нас вечером начинается…

— Да погоди ты со своим совещанием! — огрызнулся тот. — Видишь — авария. А ты совеща-ание… Небось ничего не изменится, если и не будет совещания. — Совкин теперь поднял на нас глаза. Они у него широкие, почти круглые, напоминающие, и правда, совиные. Но тут же перевел взгляд на своих шоферов — Амба! Разгружать машину Конька. Другую — отбавить наполовину, а к ней — Конька на буксир. Все. — И он встал. — Давай, братва. Серега! Мотор прогрей — чего пристыл?

Шоферы поднялись, казалось, нехотя, вполголоса поругиваясь. С машины Конька они взяли на плечи по мешку молотых отходов и унесли каждый на свою. В поземке они ходили синими тенями, не торопясь, медленно и вразвалку. Ясно: стоять нам тут придется долго.

— Не потеть! Не потеть! — прикрикнул Сова. — Запотеешь — загибнешь.

Сова был неприступен: он не желал слушать ни Фомушкина, ни Чумака. Наконец Валерий Гаврилович не выдержал и, чуть-чуть повысив голос, твердо сказал:

— Я председатель Камышевецкого райисполкома. Будем разговаривать или нет?

— Да по мне хоть облисполком, — ответил спокойно и невозмутимо Сова. — Вам ехать — и езжайте.

— Дай четырех ребят с лопатами. Обкопаем вашу головную сбоку, а ты протронь колонну.

Сова ничего не ответил. Он наблюдал, как разгружают автомашину.

— Ну так как же? — наседал Фомушкин.

— Никак. Ребят не дам… Строну колонну вперед — и поедете своей дорогой. Вам тридцать километров до города осталось, а мне больше сотни.

Делать нечего: мы ушли к своему «козлу». Нас встретил Митяй возгласом:

— Захрясли насовсем! Позади нас еще четыре грузовика.

Положение становилось критическим: две встречные колонны должны разъехаться в туннеле. Потом появился, как свалился с неба, в самом хвосте, тоже позади нас, еще «козел» (из него никто не вышел и не поинтересовался происходящим). Четверо же шоферов пришли к нам. А узнав, в чем дело, потопали к Сове. Там поднялся невообразимый шум и гвалт. Громче всех кричал Сова:

— А ну пошли к такой матери! Зарывайтесь в стенку — пропускай колонну!

— Да ты знаешь, сколько мы будем копать? Вместе давайте, чудо-кит, чертова бляха!

Потом все утихло. Те четверо наших попутчиков вернулись, разводя руками. Они теперь наши союзники. Один из них сказал:

— Знает ведь, что волей-неволей нам копать, а не поймет: если каждый сам по себе, то мы тут и в ночь присохнем. Кричит: «Пропускай колонну!» Это ли тебе не дурак?

— Подождите, ребята, не кипятитесь, — успокаивал их Петр Михайлович. — Может быть, он и не дурак. Видишь, разгружают машину? Управится с одним делом, а там уж… будем смотреть. Кажется, он совсем даже не дурак…

— А что ж: стоять будем? Ждать? — спросил у него Фомушкин, видимо стараясь понять Петра Михайловича.

Тот уточнил:

— Не стоит вмешиваться, Валерий, там, где люди лучше нас знают, что делать. Не может он из-за упрямства замерзнуть. Значит, у него есть какой-то план. С нами же просто не желает разговаривать… почему-то… Видать, твердый орешек… на него и камушек надо прочный.

Шофер-союзник внимательно слушал это, стоя рядом с нами.

Митяй спросил у него:

— Вы откуда, братва?

— Из Непаловки.

— Чего тащите?

— Мокрую кукурузу, на областной элеватор. Сушить негде — пропадает.

— Дак это ж от Корневцов сорок километров! — воскликнул наш доцент.

— Ну а что? — недоумевал союзник.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее