Повести, рассказы

Знай он раньше о письме из военкомата, смерть Дины, быть может, не была бы для него так неожиданна и он не ответил бы врачу, что она никогда не жаловалась на сердце. И вдруг он узнает: ее сердце все эти годы было как туго натянутая струна, которая может лопнуть от малейшего прикосновения. «У нее была легкая смерть, а вечно никто не живет» — это было единственное, что нашелся ему сказать в утешение врач.

Нашел чем утешить, будто не знает, что нет ничего страшнее для живых, чем внезапная смерть близкого.

Да, никто не живет вечно. Все это знают. И все же...

Нашел чем утешить...

Кладбищенский сторож, который застал его через несколько дней после похорон, когда дети уже уехали, одиноко сидящим у свежего могильного холмика и вопрошающим неведомо кого, что есть человек и зачем живет он на свете, если он обречен: вот был человек и вот его нет, — кладбищенский сторож Азриель сказал ему тогда: все на свете суета сует... Человек подобен облаку в небе, кораблю в море — проходит и следа после себя не оставляет...

Цалел уж не помнит, что он ему тогда ответил, но Азриель вдруг стал часто заходить к нему домой и засиживаться допоздна.

18

Однажды, как только Цалел вернулся с кладбища домой, раздался звонок в дверь.

Открывая, он был уверен, что это Азриель, и вдруг увидел перед собой Виталия Андреевича Свиридова, Председателя завкома лесозавода, где он, Цалел, до ухода на пенсию работал технологом. От неожиданности Цалел забыл закрыть наружную дверь, вспомнил об этом, когда поздний гость уже сказал, зачем он пришел.

Возвращаясь из прихожей, Цалел застал Свиридова за рассматриванием Дининых фотографий на стене.

— Так когда, Цалел Исаевич, вы дадите ответ? — спросил Свиридов, переходя от одной фотографии к другой.

Но Цалел снова ничего ему не ответил на это. Ему все казалось, что разговор о поездке дней на шесть-семь в Игарку для Свиридова не более чем предлог, чтобы завести с ним, Цалелом, разговор совсем другого рода. Разве Виталий Андреевич не понимает, что Цалел теперь не в силах ехать куда бы то ни было! И почему с этим предложением пришел к нему вечно занятый Свиридов? Если бы речь шла просто о командировке, его бы, Цалела, вызвали на завод, как это уже бывало не раз до смерти Дины. Видимо, что-то другое занимает Свиридова.

Виталий Андреевич догадался, о чем он, Цаля, задумался? Почему бросил на него такой странный взгляд? А как было не задуматься, если Свиридов позвонил чуть ли не в ту же минуту, когда Цалел вернулся с кладбища? Что-то не верится, чтобы это было простым совпадением. Появившись именно в эту минуту, Свиридов, видно, хотел ему показать, что знает, куда Цалел каждый день ходит и когда оттуда возвращается.

А о чем Свиридов вдруг задумался, остановившись у окна?

Высокий, худощавый Свиридов, несмотря на русую бородку, которую он недавно стал отращивать, выглядел гораздо моложе своих двадцати восьми — тридцати лет. Он это знал и старался как-то скрыть. Даже в том, как он сейчас стоял у окна, чувствовалось желание выглядеть старше своих лет, как будто моложавость была его недостатком. Может быть, то объяснялось тем, что до него председателем завкома был человек пожилой, да и в райкоме среди работников, с которыми Свиридову приходилось сталкиваться, тоже, кажется, не было людей его возраста.

То, что теперь в отличие от прежних времен, на человека двадцати с лишним лет часто смотрят не как на зрелого, вполне сложившегося мужчину, а как на неоперившегося юнца, нередко мешало Свиридову в работе. Особенно сильно он это чувствовал, когда к нему приходили за советом, а то и с просьбой разобраться в их семейных делах люди, годившиеся ему в отцы. Цалел Шлифер, во всяком случае, вполне мог по возрасту быть его отцом. По-видимому, это и удерживало Свиридова от того, чтобы сразу поговорить со Шлифером, как только он узнал, что бывший технолог завода после смерти жены весь ушел в себя и что за ним неотступно, как тень, следует кладбищенский сторож. Он ждал, пока Шлифер сам себя обретет, Свиридов в это верил. Нужно только время. Не всем дана сила выстоять в тяжелый час. Все знают, что смерть никого не минует, но не каждый может свыкнуться с этой мыслью. Смерть всегда приходит неожиданно, сколько бы нам ни было лет. А к Шлиферу в дом она ворвалась поистине внезапно и преждевременно.

Когда через несколько дней после похорон Дины Виталий Андреевич навестил Шлифера, он застал у него высокого, слегка сгорбленного старика, который сидел в углу, опершись на толстую палку. Шлифер все допытывался у старика, в чем смысл человеческой жизни, зачем человеку жить на свете, если он обречен. И старик отвечал:

— Человек — это ничто, прах земной... Все суета сует...