Повести, рассказы

Возвращаясь с колокольни в собор, Лина на боковых хорах увидела фисгармонию. Очевидно, на ней давно не играли — с того самого времени, когда в храме справили последнее богослужение и вместе с другой ненужной утварью перенесли сюда, в заброшенный угол. Лина приподняла крышку фисгармонии, сдула пыль и легко провела пальцами по всем клавишам.

В музыкальной школе, которую Лина окончила по классу рояля, была фисгармония, и Лина иногда на ней играла. Но ей не нравились медленные, тягучие звуки, полные мольбы и грусти. Ее любимым композитором был мощный и бурный Бетховен. И все же она стала играть на фисгармонии бетховенскую «Лунную сонату», любимую сонату, которую она играла на выпускном вечере. Но сейчас Лина играла ее иначе. В ее игре бушевала ярость на себя за то, что легко поддалась уговорам родителей и по окончании музыкальной школы не сдавала экзамены в консерваторию, о которой так мечтала, а пошла учиться в энергетический институт.

«Музыка, — говорил отец, — не профессия, кормить тебя не будет. Музыка только для тех, кто родился с божьей искрой».

Отец, видимо, прав. Будь в ней эта искра, она бы, вероятно, так легко не поддалась.

Лина уже собиралась опустить крышку инструмента, как кто-то вдруг за спиной, легко коснувшись ее руки, тихо сказал:

— Играйте, пожалуйста, еще.

Возле нее стоял тот молодой высокий мужчина с усталыми глазами.

— Вы хорошо играете, но в одном месте, как мне показалось, вы что-то пропустили... Если позволите...

Его длинные белые пальцы словно накинулись на клавиши, и с самых первых аккордов Лине показалось, что и он что-то хочет в себе заглушить, что-то вытравить из себя, и она невольно оглянулась, ища среди собравшихся на хорах людей худощавую женщину с тонкой ниточкой жемчуга на белой длинной шее. Если б Лина знала, что он ее слушает... В присутствии этого человека она никогда не осмелилась бы притронуться к клавишам.

«Ну конечно, это он! Да, он! — чуть не воскликнула Лина. — Это он выступал у нас в институте, в студенческом клубе, с лекцией о Чайковском».

Во время лекции, вспомнила Лина, он несколько раз садился за рояль. Ей тогда понравилась его игра. Но как он очутился здесь, в этом тихом, дальнем городке? Возможно, он читает здесь лекции.

— Пожалуйста, — он встал и уступил Лине место.

— О нет! В вашем присутствии... о нет.

— Вам нечего бояться. Вы играете как настоящий музыкант. Когда я впервые увидел вас в крепости, я сразу почему-то почувствовал, что вы из музыкального мира. Меня редко подводит моя интуиция.

Лина опустила глаза, словно стеснялась признаться, что на этот раз интуиция его все же подвела.

— Я не имею никакого отношения к вашему музыкальному миру. Я учусь в энергетическом институте. Вы у нас однажды выступали, — и назвала ему город.

— Интересно.

— Вы читали лекцию о Чайковском. И много в тот вечер играли.

— Да, я был в ваших краях прошлой зимой.

Лина неуверенно спросила:

— Вы лектор?

Он немного задумался. Его темные усталые глаза еще больше потемнели.

— Как вам сказать... — Он растерянно оглянулся, словно от кого-то прятался, и вдруг, взяв ее под руку, спросил: — Вы еще долго собираетесь оставаться в музее?

Если бы Лина даже хотела еще здесь задержаться, она все равно сказала б ему то, что сказала:

— Нет, я все уже здесь рассмотрела. — И, освободив свою руку, добавила: — Я здесь второй раз.

— Я тоже здесь второй раз. И знаете, кому я этим обязан? Вам.

Она подняла на него свои карие блестящие глаза и тут же их опустила.

— Случайно оказался возле музея и вдруг слышу музыку. Зашел посмотреть, кто это так бурно играет Бетховена. Закончилось это, как видите, тем, что мы познакомились. Позвольте представиться: Генрих Зиновьевич Крафт.

— Лина.

Он снова взял ее под руку и гораздо смелее спросил:

— У вас нет желания прогуляться в парке? Не знаю, как вам, но здешний парк мне очень понравился. Я в него просто влюбился. Это, собственно, не парк, а лес, горный лес.

Душистый запах спелых вишен и свежего сена, который принес с собой ветерок из окрестных садов и лугов, незаметно увел Лину и Генриха в глубь парка, укрывшего их широкими лапами сосен и кронами старых дубов. Лина удивилась самой себе, что не отнимает у него свою руку и не мешает ему время от времени подносить ее к губам. Ей казалось, что так ему легче продолжать свой рассказ о себе, ответить на ее вопрос, почему он стал лектором после того, как играл на скрипке в симфоническом оркестре.

Рассказывая, Генрих ненадолго замолкал, задумывался, и Лине казалось — он задумывается потому, что хочет узнать у самого себя, что с ним вдруг такое произошло, что, едва познакомившись с ней, рассказывает о себе то, что еще никому не доверял.

И действительно: она ведь для него совершенно чужой человек. Что могло за эти несколько коротких часов с ним произойти, чтобы рассказать о том, как его женили на той женщине, с которой Лина видела его в крепости, и обо всем, что с ним случилось после женитьбы?