Повести, рассказы

Лина удивленно посмотрела на Рафаила.

— Нет Достоевского, — повторил он еще громче, словно обращался не только к ней. — А без Достоевского невозможно постигнуть того, что сейчас видим перед собой. Я не совсем уверен, смог ли бы сам Достоевский все это постичь. У этого фокусника фашисты уничтожили всех родных и близких, сожгли их живыми, сам он, раненный, попал к ним в плен, был в лагере смерти и чудом уцелел. И после всего пережитого этот человек приглашает к себе в гости из Германии немца и немку, отца и дочь, везет их с собой на курорт и проводит с ними свой отпуск.

— Наверно, они этого заслуживают.

— Ну, а если этот немец помог ему, когда он сбежал из лагеря, так что из этого? Надо уже все позабыть? Мы на днях чуть не поссорились. Знаете, что он сказал мне? Он ничего не имел бы против того, чтобы его сын женился на этой вот немке. Теперь я думаю, возможно, и я на его месте был бы таким же. Жизнь, видимо, не любит, когда к ней слишком присматриваются, слишком в нее вдумываются. Многие за это дорого поплатились. На жизнь надо смотреть проще. В этом и заключается тайна жизни. Главный враг человека — память. Лучшее лекарство — забвение. Счастливы те, которые могут притупить в себе память.

— Вы тоже принадлежите к таким счастливцам?

— К сожалению, еще нет. Но стараюсь.

— К сожалению? — Лина не отвела от него взгляд. — А мне часто кажется, мы страдаем именно потому, что слишком спешим забыть, не хотим порой помнить того, что необходимо запомнить.

— Для этого сейчас существуют электронные машины. Человек изобрел электронную машину, чтобы было кому передать свою память. Вы инженер, и не мне объяснять вам это. Фокусник тоже инженер. Я могу вас с ним познакомить. Только у него очень ревнивая жена, такая же, как ваш муж.

— С чего вы взяли, что у меня ревнивый муж? Может быть, наоборот?

Он замолчал. Похоже, что он ей не верит. Она и сама в это раньше не верила. Самый совершенный компьютер не предсказал бы ей этого.

Солнце, выглянувшее из-за облачка, теперь уже более настойчиво напоминало, что наступил полдень, и как ни молодо и закаленно выглядели Лина и Рафаил Евсеевич, они все же не забывали, что оба давно уже вышли из того возраста, когда в эти часы можно лежать под открытым небом.

Даже под тентом было жарко. Спасало только море.

Натянув на голову голубую купальную шапочку, Лина спросила у Рафаила Евсеевича, занявшего свой постоянный лежак, не собирается ли он до обеда еще раз искупаться.

— Пока нет, — ответил он не без удовольствия. — Я ведь не завишу от времени, как вы. Я свободный человек.

Лина протянула руку к лежащей рядом с ним раскрытой книге и, увидев «Бесы» Достоевского, удивилась:

— Кто ж это читает на курорте Достоевского? И к тому же «Бесы»?

— Достоевского, дорогая Лина Самсоновна, я не читаю. Я изучаю его. У меня такая профессия. Сочинения Достоевского для меня — учебник.

Когда она впервые увидела его возле себя в море, они не были настолько знакомы, чтобы спросить его, чем он занимается. Но почему она сейчас не спрашивает его, кто он? Сейчас они ведь уже знакомы. Но ей показалось, он потому так подчеркнуто сказал «у меня такая профессия», как будто предложил ей самой определить, кто он и чем занимается.

Рафаил Евсеевич, словно догадавшись, что Лина начнет подбирать ему профессию, произнес:

— Не утруждайте себя, все равно не догадаетесь, как и я не догадался, кто вы, хотя полной уверенности в том, что вы не имеете отношения к театральному миру, у меня до сих пор нет. Так мне подсказывает мое чутье адвоката. Не ожидали, что я — адвокат, человек, который имеет дело, так сказать, с задворками жизни? Вам пока еще не приходилось иметь с нами дело?

Лина невольно осмотрелась, не слышит ли их кто-нибудь, и удивленно спросила:

— Что значит «пока»? — Она не заметила, как сняла с головы шапочку. Но больше уже не надевала ее — она забыла о жаре, от которой собиралась укрыться в море, и теперь уже никуда не спешила.

Рафаил Евсеевич понял это. Освободив ей тенистое место на своем лежаке, он спокойно, но голосом, не допускающим возражения, ответил:

— Я вижу, вас удивил мой вопрос, словно никогда не слыштали старую поговорку: «От сумы и тюрьмы...» Первая половина поговорки сейчас полностью отпала, сума давно отжила свой век, и даже тот, кто нуждается, больше ее не наденет, хотя ему бы не пришлось, как когда-то, идти из города в город, из деревни в деревню, ему и одного многоэтажного дома было бы предостаточно, чтобы набить доверху суму. Но тюрьма, Лина Самсоновна, свой век не отжила. И адвокаты не сидят пока без работы, на нас пока еще спрос довольно большой.

— Но для меня, значит, вы сделаете исключение, не заставите стоять к вам в очереди? Это вы желали мне сказать? Хотелось бы все-таки знать, почему вы думаете, что я должна буду к вам обращаться?

— Разве я вам не сказал: «От сумы и...»

— Я серьезно спрашиваю.