Повести, рассказы

Не иначе как с незнакомцем, заговорившим с ней в море, что-то случилось, второй день не приходит на пляж. Но когда он не пришел и на третий день, Лина решила, что у него, вероятно, кончился отпуск и он уехал домой. Ей было это безразлично, но она так привыкла к тому, что изо дня в день видела его на лежаке с книгой, что не могла не заметить его исчезновения.

И вдруг, когда она почти забыла о нем, снова увидела его в море, далеко за буйком. Лина не ожидала, что его появление может ее так обрадовать. Произошло это все так неожиданно, что Лина не успела скрыть от него свою радость, и он, безусловно, заметил: у него проницательный взгляд. Это было видно по тому, с какой быстротой он подплыл к ней. Значит, он не уезжал, был все время здесь и нарочно, наверно, переменил место, чтобы Лина его не видела. А он, наоборот, мог за ней наблюдать и, конечно, заметил, как она его ищет. Во всяком случае, в первые два-три дня он не мог не заметить, как она все время кого-то ищет, как пристально присматривается к лежаку, на котором он до этого лежал. Теперь она может быть уверена: если он ей тогда, у этого самого буйка, не сказал, что его никогда не подводит предчувствие, то он ей сейчас это скажет. И при этом, возможно, еще спросит: а что ей подсказала тогда ее интуиция? Она же не станет отрицать, что разыскивала его. Но в этом нет ничего особенного: человек догоняет ее в море, заводит странный разговор, дает понять, что давно уже к ней присматривается, искал случая ближе познакомиться, и вдруг, даже не назвавшись, бесследно исчезает. Не случилось ли с ним что-нибудь? Поэтому она и обрадовалась, снова увидев его. Только поэтому. И все же она себя выдала. Ее, как всегда, подвел голос — не хватило дыхания, когда спросила его:

— Где вы так долго пропадали?

Вглядываясь в ее большие, затуманенные глаза, пытающиеся спрятать под опущенными ресницами ее одиночество и растерянность, плывущий рядом мужчина, словно извиняясь, ответил:

— Был занят подыскиванием новой комнаты. Мне еще осталось здесь быть полторы недели.

— Вы разве не в санатории?

— Упаси бог! Я вижу, вас это удивляет. Но представьте себе, что ужасно не люблю проводить свой отдых в санаториях или пансионатах. Не люблю быть зависимым от кого-то. Хочу быть свободным: вставать, когда хочу, идти, куда хочу, делать, что хочу, спать, когда хочу. Быть совершенно свободным. А в санаториях, домах отдыха и даже в пансионатах это невозможно.

— А дома это возможно?

— Дома совсем другое. Дома я же не в отпуске, а на работе, а на работе человек, как солдат, подчиняется дисциплине и выполняет приказы. Сколько у вас в палате человек?

— Трое.

— А я хочу во время отпуска ни от кого не зависеть. Разве я не имею права хоть один месяц в году оставаться с самим собой? А вы разве не мечтаете об этом?

— Иметь отдельную комнату в санатории?

Лина знала, что не это он ждал от нее услышать. Но что она могла ответить ему другое, если сама еще не знает, была ли она до сих пор от кого-то зависима больше, чем сама хотела, и чувствовала ли себя менее свободной, чем желала. Вот она взяла с собой на этот раз ту полную свободу и независимость, что сама обрела, стоя тогда под темными окнами своей квартиры, и не знает, что с этим делать. Она здесь уже вторую неделю, а ведет себя точно так же, как в прошлые годы на отдыхе. Никто из окружающих не заметил в ней привезенную ею с собой свободу и независимость, и она не стремилась, чтобы это заметили, хотя после того, что произошло у нее с Генрихом, имела полное право пользоваться ими. Но он, плывущий с ней рядом незнакомец, заметил, видимо, ее состояние. Только не показывает это. Она уверена, что именно то имел он в виду, когда завел с ней разговор о полной свободе и независимости. Даже тем, что, не дождавшись ответа, поплыл навстречу высокой волне, он дал ей понять, что не ошибается. Он нарочно оставил ее одну, пусть задумается над его словами.

И снова Лине показалось, что она где-то встречала этого высокого, не по годам стройного мужчину с серыми проницательными глазами, от которых невозможно что-либо скрыть.