Повести, рассказы

— Я знаю, что виноват перед тобой, но виноват только потому, что скрыл от тебя переписку с этой женщиной и что время от времени вижусь с ней. Только этим виноват я перед тобой. Мы с ней были только друзьями. И чтобы остаться и дальше друзьями, мы теперь навсегда расстались. Я и так все рассказал бы тебе. Только не сейчас. Не сейчас.

Если бы Генрих остался стоять у дверей и загородил ей дорогу, когда она схватила чемодан...

Но об этом Лина думала потом, когда тащилась глубокой ночью с чемоданом в руках на оставленную было квартиру, в небольшую комнату с окошком в зеленый двор.

11

Лина вначале не поверила, что мужчина, которого она внезапно увидела возле себя в море, и есть тот самый человек, который на санаторном пляже постоянно сидел с книгой под тентом, никого и ничего, казалось, не замечая, чем, наверно, и привлек к себе ее внимание. Теперь, подпрыгивая возле нее на волнах, далеко от берега, он вдруг спросил:

— Вы, случайно, не из балета?

Для Лины вопрос этот был не совсем неожиданным, ее и раньше спрашивали об этом, но много лет назад, она сама не помнит, как давно это было. Но чтобы сейчас у нее такое спросили...

И так как Лина не знала, что хотел незнакомец этим сказать, она ответила ему не очень вежливо:

— Вы меня, наверно, с кем-то спутали. — И с каким-то раздражением, сама не зная почему, добавила: — Я к театральному миру никакого отношения не имею. Я рядовой инженер.

Если б Лина не поторопилась открыться, — она была в этом почти уверена, — незнакомый мужчина, наверно, сослался бы на свою интуицию и при этом, вероятно, заметил бы, что интуиция его редко подводит. Генрих познакомился с ней ведь тоже таким образом. Многие мужчины, очевидно, знакомясь, ссылаются на свои предчувствия. А какая женщина, будь она даже намного моложе Лины, останется равнодушной к тому, кто дает понять, как только что дал ей понять этот незнакомый человек, что она еще в том возрасте, когда ее замечают и она еще может нравиться. Но Лина так много раз слыхала это о себе, что ни один мужчина, даже самый красивый, не обратит этим на себя ее внимание. Тем не менее ей любопытно узнать, чем она напомнила незнакомцу балерину. И она спросила у него, когда волна поднесла его к ней, спросила и сразу стала оправдываться:

— Мне просто интересно...

— Пожалуйста, — ответил он, — но вы сами разве не знаете, какая вы стройная и гибкая и плаваете, словно танцуете. У вас, должно быть, представляю себе, очень ревнивый муж. Можно ему посочувствовать. Я на его месте...

Его накрыла волна, и, когда Лина через несколько минут снова его увидела, он был далеко от нее. Волны подгоняли его к берегу.

Лина еще не собиралась выходить. Она лежала лицом к слепящему солнцу с закрытыми глазами, не заботясь о том, куда несут ее волны. Она могла так часами лежать на воде и не уставать. Намного труднее ей было почувствовать, что она в отпуске и может на месяц от всего отключиться, обо всем забыть. Ее мучило, что за всю неделю своего пребывания здесь она не писала домой, и лишь один раз позвонила. Дома Лина застала только Иру. И была довольна, что разговаривала с ней одной. С Генрихом ей все еще трудно было говорить. Они помирились, но, как Лина ни заставляла себя, как ни неволила, она все-таки не могла скрыть от него отчужденности, и он, очевидно, чувствовал это, чувствовал, что она никогда не забудет того, что произошло между ними, хотя с тех пор, как Лина вернулась к нему, об этом с ним не говорила. Вернулась она после того, как дала себя уговорить и начала верить, что между Генрихом и «той» все было именно так, как он ей рассказал, и что в случившемся виновата также и она, Лина.

Действительно, что с того, что она инженер? Жизнь ведь состоит не только из проектов, расчетов, графиков, как это случилось с ней, словно только в одном этом она и нашла искру божью в себе. Она с таким усердием окунулась в будни, что не заметила, как начали в ней увядать и отмирать те возвышенные чувства, с которыми она еще много лет после окончания института садилась играть: инструмент, доставлявший ей столько радости, понемногу перестал ее привлекать. Теперь она знает: Генрих заметил это еще до того, как она забросила музыку. Но почему он не сказал ей об этом раньше? Боялся, что она ответит ему: «Нет у меня для этого времени. Разве ты не знаешь, как я занята»? А разве сейчас она меньше занята? Почему у нее сейчас находится для этого время?