Повести разных лет

Б о ч а р о в (протягивает ей руку). До свидания, Марья Львовна. (Добавляет с улыбкой.) В тюрьме-то мне не придется сидеть! Слышали новый закон?

П о л е ж а е в (кричит). Мерзавцы! Додумались! Мало им крови! Я ненавидел войну с первого ее дня…

М а р ь я  Л ь в о в н а (растерянно). Так если поймают? Мишенька…

Б о ч а р о в. На передовые позиции. В какую-нибудь штрафную роту. (Многозначительно.) Ну что же. Это к лучшему. Мне там и следует быть.

П о л е ж а е в (останавливаясь перед ним). Как?

Б о ч а р о в (с расстановкой). Мне там и следует быть.

Марья Львовна неожиданно срывается с места, подбегает к одному, к другому, хватает за рукав, за лацкан.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Миленькие, прошу… Уйдите. На одну минутку… Уходите из комнаты… Все, пожалуйста… Кроме Миши… На одну секунду… И ты, и ты, Дима… Очень нужно. Страшно серьезно.

Все уходят, не устояв перед таким натиском. Заставив двери стульями, Марья Львовна подбегает к Бочарову.

Миша… миленький… Это-то вы хоть знаете? Мы вас как сына любим. И я и Дима… Он не скажет, а я говорю. (Тихо.) Так вы, пожалуйста, берегите себя. Куда бы вы ни попали, помните обо мне и о Диме. До свиданья, голубчик… (Вместо платка вытаскивает из кармана спички.) Ну что это? Ваши спички. Так и не собралась отдать. (Сует их Бочарову.) Мне еще много надо сказать…

Дверь начинает открываться, сдвигаются стулья.

Ну, уже лезут. (Недовольно.) Войдите.

П о л е ж а е в  и  В о р о б ь е в  входят.

(Лукаво.) Теперь Дмитрий Илларионович скажет: выйдите все из комнаты, хочу с Бочаровым попрощаться.

П о л е ж а е в. Нет. Дмитрий Илларионович скажет другое. (Подходя к Бочарову.) Дайте мне слово, что при первой возможности вернетесь в университет.

Б о ч а р о в (растерянно). Боюсь, что такая возможность… представится только после революции.

П о л е ж а е в. Все равно. Дайте слово.

Бочаров наклоняет голову, но Полежаеву этого мало.

Не так, а по-настоящему. Скажите: даю слово!

Б о ч а р о в (послушно). Даю слово!

П о л е ж а е в (сразу подобрел). Так, так. Это что же значит? (Лукаво.) Чем скорее революцию сделаете, тем скорее ко мне вернетесь? (Понизив голос.) Так уж вы постарайтесь, голубчик. Приналягте. Это и в ваших и в моих интересах.

Все грустно улыбаются.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Миша — революционер! Агитатор! Да я скорее бы на себя подумала…

Воробьев и Бочаров глядят друг на друга.

В о р о б ь е в. Ты извини, если что… я ведь часто бывал неправ.

Б о ч а р о в. Ерунда!

Обнялись.

П о л е ж а е в (ищет по всем карманам и не находит). Где это опять ключ? (Нашел в пальто, оставленном подле двери на стуле, отдает Бочарову.) Возьмите на всякий случай. Если не уедете, у меня сегодня будете ночевать. И вообще — как домой. Со своим ключом… Прощайте, голубчик. Пусть все у вас будет хорошо. (Долго трясут друг другу руки. Полежаев бормочет.) По-английски надо, по-английски… Как я вас учил…

Но Бочаров обнимает его, и они троекратно целуются. Через некоторое время Полежаев благополучно выходит из бочаровских объятий.

Это уж скорее по-русски!

Уходят.

В комнате остаются Марья Львовна и Воробьев. Пауза.

В о р о б ь е в. Для меня непостижимо одно.

М а р ь я  Л ь в о в н а (рассеянно). Что?

В о р о б ь е в. Что он так легко принял известие о разгроме его проекта. (Горько.) Отъезд Бочарова взволновал его куда больше.

М а р ь я  Л ь в о в н а (рассеянно, все как будто прислушиваясь к чему-то). Мы с ним привыкли ко всяким передрягам.

В о р о б ь е в (настойчиво). Да, но отъезд Бочарова…

М а р ь я  Л ь в о в н а (порывисто обернувшись). Это для нас страшнее… Вам непонятно? Вам тридцать, а нам с Димой — сто тридцать. Мы боимся терять людей. С нас хватит.