Повести разных лет

(Встает.) Пойду в райком. (Взглянул на часы.) Меня ждут, пойду… (Опять сел.) Слушай, ты меня наизусть знаешь. Разбуди тебя ночью — без запинки аттестуешь: такой, сякой, неотесанный… даже не солдат — солдафон революции! Скажи, имеет право солдафон учить, распоряжаться судьбами? Может он взять на себя такую ответственность? Ответственность перед людьми, не перед вышестоящими инстанциями… (Горячо.) Да ни в коем разе! Хана будет людям под таким начальством! Скажешь, мало подобных случаев? Полным-полно! Пруд пруди. (Усмехнулся.) Ну, а если он слегка поумнел? Хочет не только уметь приказать, указать, осадить, поставить другого на место… но иногда себя на его месте представить… Возможен такой вариант? (Вздохнул.) Не станем закрывать глаза, Вересов. Скорей всего, я на своем посту — явление временное. Так сказать, военного времени… Вернутся с фронта, подрастет молодежь — не бойся, не стану обеими руками держаться. Да ежели бы и стал. К скамейке этой чугунной можно примерзнуть, если на ней долго сидеть… и то весной подтаешь, отвалишься. (Искоса глянул.) Но не исключено: кой-чему подучусь. Усижу, оправдаю, выдюжу! Дурак был бы, кабы не надеялся. (Неожиданно.) Может, ты меня сменишь? А что? Еще неизвестно, кого выбрал бы Пчелка себе в преемники, если бы выбирал… Он же не то, что иные некоторые. В твоей и в моей душе читал как по-писаному. (Понизив голос.) Он был настоящий форточник!.. (Пауза. Грустно.) Такие-то, Вересов, дела. Потеряли мы с тобой самых близких, самых дорогих нам людей… (С трудом преодолевая последнее препятствие.) Попробовать, что ли, не терять друг друга? (Настойчивее, решительнее, словно плотина прорвалась.) Давай не терять, слышишь? (Поспешно.) Но ты сразу не отвечай… сначала подумай! Знаешь, что это для меня значит? Почти как…

В стороне пруда раздается резкий, громкий, тревожный звук. Совершенно такой же, как в конце предыдущей картины. Оба невольно привстали, напряженно вслушиваясь.

В е р е с о в (задохнувшись). Моторка!

М и к и ш е в (после секунды молчания, успокаивающе). Откуда ж зимой? Это мотоциклет.

Звук удалился, заглох, растаял.

В е р е с о в (снимает ушанку, вытирает лоб). Фу, а я-то…

М и к и ш е в (живо). А я? Тоже в момент голова сработала! Как хлыстом: война! Опять все сначала!..

В е р е с о в (овладев собой, встает со скамьи). Я зайду к тебе завтра, Микишев. (Достал Витино письмо, протянул ему.) Возьми.

М и к и ш е в (тоже поднялся). Спасибо. (Повертел в дрожащих пальцах этот смятый треугольник. Прячет его.) Так. Спасибо. Значит, до утра…

Снова слышен нарастающий звук мотоцикла без глушителя.

(Быстро всматривается между деревьями.) Так и есть! Тишка Ченцов гоняет на трофейном… А попробуй запрети. Герой войны!

З а н а в е с.

1959—1962

ЭШЕЛОН ВЕРНУЛСЯ Блокадная повесть

На столе передо мной книга в светло-коричневом переплете со множеством фотографий: «Ю. М. Юрьев. Записки». Прекрасные воспоминания большого актера о своей жизни в искусстве. На титульном листе стоит дата: «15 сентября 1941 года». Что же это за день? При каких обстоятельствах появилась эта надпись?

15 сентября. Ровно неделя, как Ленинград подвергается массированным воздушным налетам, проще говоря — многочасовой бомбежке. Помню, в первый день со мной произошло почти чаплиновское приключение. Уже смеркалось, когда я ехал в кузове военного грузовика, прислонясь к кабине, а напротив меня, у задней стенки машины, примостились четыре немца. Пленные. Их надо доставить с фронта в разведотдел армии, — меня просили за ними присмотреть. Я начинающий военкор ТАСС, личное оружие мне пока не выдано (если не считать пустой кобуры), немцы, правда, тоже безоружны, зато на дне грузовика навалом лежат винтовки, разумеется не заряженные, но почему-то с примкнутыми штыками. Шоссе изрыто воронками, и винтовки, скрежеща и звеня, ездят между мной и немцами по дну кузова.

— Воздух! — раздался привычный истошный крик.