Повести разных лет

(Сел на скамью.) Слушай, зачем себя растравлять? (Беспокойно оглянулся на обелиск.) Ну, что я тебе добавлю к такому наглядному итогу? (Резко.) Опровержений не жди, их не будет!

В е р е с о в (слишком спокойно). Я знаю. Но я хочу знать подробности. И второе: как именно получилось, что погибла Аглая Федоровна, а я жив. Есть у тебя догадки по этому поводу?

М и к и ш е в (неохотно). Что ж, вопросы по существу. Обязательно сейчас отвечать?

В е р е с о в (не выдержал). А как ты думаешь? Попробуй поставить себя на мое место!

М и к и ш е в. Себя на твое… Пробовал. (Расстегнул воротник — ему жарко, несмотря на холод.) Хорошо, вот тебе точная информация. Ровно в двадцать сорок вы спустились под воду. А мы стали ждать. Уточняю, твоя дочь рядом со мной. Немцы этак лениво постреливают, значит, пока не подозревают о твоих действиях. Зато и мы ничего не знаем: телефонная связь-то нарушилась. Твоя дочь волнуется, но выдерживает характер. И вдруг шепотом: «Товарищ комбат, можно я открою форточку?» Что такое? «Я ведь, говорит, знаю, о чем вы сейчас думаете». Опять, говорю, обо мне речь? Польщен! Весьма польщен! Ну, а форточка при чем тут? Не смотрю на нее, но чувствую — улыбается. «Я же, говорит, не громила, не взломщик, есть более тонкие методы. Например, хочет вор попасть в чужую квартиру — ищет, какая форточка не заперта. Мала, не пролезть, рукой через нее шпингалет откроет. И вот очутился в незнакомом доме… Жутко, правда? Чужая душа — потемки! Ну и что? Для того потайной фонарик имеется. Можно в один, в другой угол направить луч. У вас я уже знаю, какая форточка не заперта… Хотите, открою? Не бойтесь, ничего не украду!» Я, говорю, не боюсь… Смотри, думаю, какая мудрая, всеведущая девица! Ей-богу, угадает, что я сейчас насчет тебя кумекаю. Что все-таки надо было мне вместо тебя идти на разминирование. Нельзя было это тебе поручать… Она молчит. Ну, что же вы, говорю, открывайте форточку! И тут она зашуршала об стенку. Повалилась. Я подхватил. Глаза, вижу, мимо меня глядят. Раны не видно. В ухе немного крови. Даже не свистнула пулька — прямо в ухо — и все. Поверишь, я чуть не заорал: «Сволочи!» (Пауза.) Извини, Вересов… (Тяжело дышит.) До сих пор слышу, как она со мной говорит, расспрашивает. У нее знаешь какой был талант? Самый на земле главный: интерес к человеку. (Пауза.) Унесли ее по ходам сообщения. А я достал из планшета письмо, которое она просила тебе передать. И прочел при этом проклятом немецком свете. Нет, не стыдно, что прочитал. Там есть нелестные слова обо мне, но это не важно… (Помолчал.) Между прочим, письмо при тебе? Хотел бы я еще разок взглянуть… Ладно, тоже не важно. (Пауза.) Как она тебя, Вересов, любила! Я и не знал, что дети бывают такие ласковые… А как она о той женщине написала! Прочел, думаю: нет, не могут две хорошие женщины обмануться. Особенно дочь. Значит, в Вересове что-то есть. Есть что-то, чего я не понимаю. (Вдруг обозлился.) Откуда это у него взялось? Для чего ему это? Да ну его к черту!.. И вдруг как ножом: где Вересов? Где он со своими минерами? Сдал командование Снеткову, пополз… Но ты хоть знал раньше, что эта женщина тебя любит? Спрашиваешь, каким чудом она тебя спасла из лодки? Почем я знаю! Должно быть, вот этим самым чудом — любовью. Наши бойцы, как завидели тебя в лодке, словно обезумели! Ты по пруду зигзагами, а они, как черти, рванули через плотину. (Хмуро приглядывается к Вересову.) Молчишь?

Вересов повернул голову. Они встретились взглядами. Видно, что все, что говорил Микишев, он больше говорил для себя, не для Вересова; и вместе с тем страстно хочет, чтобы этот немолодой, одинокий человек, испытывающий огромное горе и такой ему прежде чуждый, враждебно чуждый, вдруг понял, что чувствует сейчас Микишев. Но надежды на это мало…