Повести разных лет

Е р ш о в. Теперь отпускай. Так. (Аккуратно укладывает Вересова. Мирно, почти ласково.) Вот закончишь, Павел, войну, потом институт, поедешь на съезд в Москву, а поезда нет, опаздывает. Тогда предъявляй мне претензии. Как дежурному по станции. А сейчас, парень… (Скептически любуется белоснежной повязкой.) Видать за километр! А если мы ее глиной? (Провел ладонью по мокрой земле, затем по бинту.) Сейчас, за неимением другой связи… (Достал из кобуры ракетный пистолет.) махнем зеленым фонарем: путь свободен! (Осторожно лезет наверх.) Отползти немного, чтобы не навлечь…

Не успел Ершов выбраться, как вдруг ослепительный свет залил яму, плотину, пруд, все окрестности: в небе повисла немецкая осветительная ракета.

Дьяволы! (Свалился вниз и прижал Пашку к краю ямы, чтобы не шевелился.) Теперь ждать, пока не потухнет!.. Лежи, парень, тихо!

В ярком зловещем свете напряженное молчание.

В е р е с о в (слабым голосом). Ершов, ты меня слушаешь?

Е р ш о в (пораженный). Что, что?

В е р е с о в (голос его крепнет). Я спрашиваю, как с эшелоном?

Е р ш о в. Тихо! Ты что? С каким эшелоном?

П а ш к а (испуганно дергает его за рукав). Товарищ Ершов, он бредит!

В е р е с о в (говорит громко, ясно, с четкими паузами, явно представляя себе, что разговаривает с Ершовым по телефону). Конечно, расширим программу. И по количеству и по ассортименту. Поскольку дорогу освободили, сразу повезешь игрушки на большой фронт. Когда, говоришь, пути расчистят? Значит, мои машины прибудут к эшелону ровно через три дня. Я говорю, с моей стороны задержек нет. И претензий нет. А ты, Ершов, все ершишься! Сколько тебе лет? Дети есть? Это замечательно хорошо, что живы. Только бы победить! Я говорю, никогда не позволим больше убивать наших детей. Ну, ясно, ясно, Ершов, что не допустим. Ну, рад тебя опять слышать. Сейчас распоряжусь насчет погрузки.

Молчание. В ослепительном мертвом свете видны устремленные на нас живые, широко открытые глаза Вересова.

Е р ш о в (косясь на растерянного Пашку). Ты чего? Все нормально. В голову раненные всегда несут черт те что. Как говорится, что у здорового на уме… (Искренне.) Эх, действительно, поругаться бы с ним насчет погрузки… и чтоб не дрожали, что немцы услышат!

В е р е с о в (тихо, нежно, встревоженно). Витя, я очень прошу тебя быть осторожнее. Дай мне слово держаться около старших и опытных. (Вздохнул.) Только в ранней молодости ощущают себя бессмертными. Но разве не отсюда все лучшее в нашей жизни? Как нам ни плохо, мы верим, что будет лучше… а то и совсем хорошо! И это несмотря на смерть, которая к нам так близко.. (Дыша с трудом.) Так близко… помни об этом, доченька!

П а ш к а (беспокойно задвигался). А мы не знаем, жива ли Витя…

Е р ш о в. Молчи, молчи, Павел!

В е р е с о в (Пашке). У тебя, мальчик, тоже все впереди. Только не раскисай и не озлобляйся. Война паршивая штука, но нельзя на войне стать хуже, чем был, слышишь?

П а ш к а (послушно). Слышу, Егор Афанасьевич.

Е р ш о в. Да помолчи ты, не говори с ним!

В е р е с о в (всматриваясь в Ершова). Это ты, Пчелка? (Пауза.) Извини, Ершов, я тебя не узнал… Все равно, Пчелка прав: всякая смерть… почти всякая… есть величайшая несправедливость. Когда кончается жизнь взрослого человека, с ним вместе уходят его опыт, знания, не до конца использованные ресурсы. Это очень обидно, Ершов. Очень! И все же какие-то взрослые дела останутся. Пусть немного… это другой вопрос, надо было об этом раньше думать… Но вот оборвалась жизнь молодого, только начавшего жить существа. И сразу рухнул весь мир надежд, обещаний, пылких стремлений, неисчерпаемых возможностей… Это ужасно! И как раз это проделывает война: уносит миллионы молодых жизней, будущее страны, народа… (Пауза.) Ты удивляешься, что я так говорю? Не удивляйся, меня давно эти мысли мучают. Но что делать, товарищ Ершов! (Доверительно.) Что делать? Все. Все, что требуется на войне от нас и от наших детей. Они же в нас верят. Сами пока еще ничего не умеют. Только стрелять.. Да, стрелять пришлось научиться. Во всем остальном полагаются на нас. (Пауза.) Теперь понимаете, почему я решился на десант?

П а ш к а. Понимаем! (Тихо.) Не совсем, Егор Афанасьевич.