Повести разных лет

«Какая дичь! — думал Ефрем, — молодой человек, студент, идет из корыстных побуждений в баптисты… В 1929 году! Дело не в том, что мой бывший приятель оказался заядлым карьеристом авантюрного пошиба и это меня удручает. Что он карьерист, я давно знаю. Но в баптисты идти! Какая дичь! Сумасшествие!»

Ефрем вспомнил.

В последний свой приезд в Ленинград сидел на лавочке в сквере, думал. Подле играли дети. Увидел вдруг: метрах в ста от него идет будто Лепец, рука об руку с каким-то мужчиной, тоже будто Ефрему знакомым, не то лично, не то по портретам. А с кем именно — не мог Ефрем вспомнить. Хотел за ними бежать, уже ногой шевельнул, да вовремя заметил: ноги его по щиколотку засыпаны песком, и на этих грядках разведен садик из сухих веточек и окурков — этакий городской пейзаж! Возле играли дети… Остался сидеть; не попробовал даже окликнуть — боялся спугнуть ребят. Лепец прошел мимо.

Сейчас Ефрем понял, кто был Лепецев спутник.

Пресвитер из Дома Евангелия, похожий издали, как определил его в первый раз Ефрем, на поэта Брюсова. Узнать его было тогда трудновато: можно ли было себе представить, что Лепец нанялся к баптистам в миссионеры…

«Вот Тася, наверное, рада. Простая душа! Кстати, надо ему рассказать, а то я молчу да молчу. Неудобно».

— Ты, Лепец, слышал о моем хулиганстве в Доме Евангелия?

— Слышал.

— От Таси?

— От Таси.

— Я так и думал. Хочешь смешную подробность? Начав выступление, я положил часы на край кафедры. И в пылу стычки сбросил их вместе с кафедрой на пол. Потом, запутавшись в протоколах, забыл, конечно, про них. Ты знаешь, через день мне прислали часы на квартиру…

— Да?

— Да…

— Через милицию, что ли, адрес узнали?

— Ничего не через милицию. Через Тасю. Тася, оказывается, при скандале присутствовала, только голос боялась подать. А потом подобрала с полу часы. Сама, обрати внимание, лично сама подобрала.

— Мм…

— Поцеловала, наверно, часы… Пыль платочком обтерла…

— Наверно.

— Починил, теперь ходят.

— Дело.

— Ты не знаешь, что Тася была в меня влюблена?

— Да?

«Для чего я ему сейчас об этом рассказываю? Время занять? Да еще привираю. Точно откровенности его испугался… Да, похоже на то. Ах, черт возьми! Он подметил, скотина! Опять стал отвечать по словечку. И отворачивается… А может, ему хочется высказаться… шире и дальше… а я ему развернуться мешаю?..»

Лепец и в самом деле хотел развернуться. Как только он удостоверился в желании Ефрема внимательно его слушать, он заговорил страстно, сразу же почти закричал.

Жестикулируя, он буквально рыл землю, загребал руками и вырывал с корнем траву. Он стал шумен, циничен, словно опьянел. Где была его вчерашняя сдержанность!

— Нет, ты чувствуй, Ефрем! — кричал он восторженно. — Я везу вотскому племени бога. Христианского бога! Не веришь? Гляди: ордера на подъемные, суточные, — ведь за это же платят! И не малые деньги. И вот я везу христианского бога. На племя. Как ветеринары говорят — на племя́. Для породы. Племенного чистокровного бога. Ты слышишь? Племенного бога. Как племенного быка! Ты слышишь? Я не играю словами. Мой бог прольет семя. Настоящее семя! Бычье? Нет, божье семя. Христианское семя! Вот как нужно распространять христианство! Я привезу с собой племенного бога. О! Это породистый бог! С большим удовольствием, с радостью, говорю, Ефрем, с радостью я стану торговать его семенем! Кто смеет бросить в меня камень? Я, Антон Лепец, бывший студент, буду торговать божьим семенем. О! это высокая миссия! А не говоря громких слов — это выгодно. Дзинь, Ефрем, дзинь! Будем торговать!

— Значит, — решился Ефрем вставить слово, — ты не миссионер, а комиссионер!

А про себя думал: «Какого черта! Да это же волк! Волчище!!»

Лепец захохотал.

— Ты, как водится, неисправим, Ефрем! — встал он с кочки. — Как всегда, каламбуришь!

Ефрем тоже поднялся.

— Что это? — ткнул он в какие-то красноватые листики, растущие, казалось, прямо из земли, как трава.

— Осина, — буркнул Лепец. — Осина.

Он был уже недоволен собой, мальчишеской своей похвальбою. (К чему это? Перед кем?)

— Осина? — Ефрем делал вид, что удивлялся. — Такая маленькая — и уже осина!..

А про себя все думал: «Такой молодой и уже такой матерый!»

Лепец ничего не ответил.

Молча пробираясь через кусты, сошли к лодке.

Река в том месте, где пристали они час назад к берегу, была мелкая; Ефрему пришлось разуться и, шагая по воде, толкать перед собой лодку.

Через сажень лодка пошла.

Ефрем сел к рулю.

Разговоры их кончились еще под малюткой осиной, и теперь они беспрепятственно могли любоваться природой.