Повести разных лет

В одной из горниц в доме Твердилы стоят у окна посадничиха и ганзеец. Во дворе несколько конных дружинников и воевода Павша Онцифорович, не спускающий глаз с пленного германского рыцаря.

Ганзеец увидел рыцаря, всплеснул руками:

— Иезус-Мария! Это барон фон Штурм Федер! Безоружный! В плену!

Посадничиха судорожно, так что впились ногти, схватила его руку:

— А вдруг князь дознался?

Ганзеец пытается освободить руку:

— Больно, госпожа… пустите!

Псковский посад. По улице проезжает дружина. Из дворов выбегают жители, из окон, из палисадников высовываются оживленные лица. Кричат:

— Редко бываешь, княже!

— Не забывай псковичей!

— Мужики добрые, пригодимся!

Поравнявшись с узенькой улочкой, князь велит дружине продолжать путь, а сам в сопровождении слуги сворачивает в переулок.

Он спешивается у маленького домика, над воротами которого укреплен щит — знак ремесла живущего здесь щитника. Берется за щеколду калитки.

Чистая небольшая горница. На лавке лежит Ратмир. Подле него на низенькой скамеечке сидит девушка и читает вслух книгу с тонкими выделанными из кожи листами:

— И поглядел Редедя на полки́ косожские…

Услыхав во дворе голоса, девушка бережно закрыла книгу, подбежала к окну, отвела в сторону ветку. Смотрит.

Во дворе под навесом Александр оценивающе разглядывает щит, только что законченный отцом Ратмира. На щите изображен псковский герб: барс подозрительно нюхает свою правую переднюю лапу, а к нему тянется из облаков человеческая рука.

— Барс — это Псков, — рассуждает Александр. — Ишь, лапу ему свою противно нюхать; видать, у посадника был в гостях, запачкал… А чья рука сверху — божья?

— Зачем, — простодушно отвечает щитник. — То Великий Новгород занес над младшим братом свою десницу.

Александр усмехнулся:

— Вот откуда у твоего сына такие речи. А если это  ч у ж и е  руки к нам тянутся?

Старый щитник молчит. Александр замечает, как впереди, у стены дома, шевельнулся куст.

— Помни, — продолжает он веско, — кто Пскову враг, тот враг и Новгороду. Щит у нас нынче от всех один…

Куст опять шевельнулся. Александр подскочил к нему, проворно отвел ветви. В окне показалось смущенное лицо девушки. Александр рассмеялся над своей мнительностью.

— Здравствуй, душенька! — весело говорит он. — Ну как, полегчало брату?

— Слава богу! — охотно отвечает сестра Ратмира. Видно, как за ее спиной, в горнице, раненый пытается приподняться на постели. Александр его останавливает:

— Лежи, скорей встанешь. А встанешь — взгляни, как город крепят. Посадник здесь, сам знаешь, мешкотный…

Польщенный доверием, юноша сосредоточенно кивает головой.

— Присмотрю, Александр Ярославич.

Рига. Мощенный каменными плитами двор замка. Конный отряд тевтоно-ливонских рыцарей выстроился, готовый к походу. Магистр придирчивым взглядом окидывает застывшие ряды всадников. Подает знак. Мощно трубят горны, открываются кованые ворота, медленно опускается подъемный мост. Магистр поднимает меч и торжественно произносит:

— Нет пощады врагам святого престола! Во имя господа нашего Иисуса Христа и пресвятой девы Марии, вперед на…

Он не успевает договорить. На подъемном мосту появляется всадник далеко не воинственной наружности. Он въезжает во двор и тяжело спрыгивает с седла. Отвесил раболепный поклон начальникам ордена. На занемевших, плохо повинующихся ему ногах приближается к магистру. Мы узнаем ганзейца, который был в гостях у Твердилы. Из последних сил ганзеец бессвязно выкрикивает:

— Шведы!.. Русские!.. Барон фон Штурм Федер!..

Упал на плиты двора. Комтуры переглянулись. Кто-то из свиты спешился и нагнулся к лежащему. Тот с надсадой шепчет ему… Рыцарь быстро подошел к магистру, тоже шепотом доложил. Магистр с каменным лицом отдает негромкое приказание. Снова звучит труба. Мост поднялся, ворота закрылись. Слуги помогают рыцарям спуститься с коней и вынуть ногу из стремени.

В одном из внутренних покоев замка заседает совет объединенного ордена. Дневной свет слабо проникает через маленькие, высоко расположенные окна. Несмотря на июль, в сыром и холодном зале в большом камине разведен огонь. Дрожащие отсветы перебегают По мрачным лицам и белым с нашитыми черными крестами плащам орденских братьев.

На возвышении, в высоких креслах, сидят папский легат Гильом Моденский и великий магистр. У их ног поставлен стол, за которым сидят, записывая решения капитула, два капеллана. На полу, по бокам возвышения, разместились на скамьях комтуры и прочие должностные лица ордена.

Все с тем же недвижным, непроницаемым лицом магистр говорит:

— Сильные и благочестивые комтуры нашего ордена! Властью врученного мне жезла объявляю мое решение. Ранее всего повелеваю узнать, верны ли полученные сегодня вести о разгроме союзного нам шведского воинства. Далее. Поскольку на эту проверку потребно время, повелеваю за этот срок созвать братьев ордена из дальних комтурств, чтобы отсутствие шведского похода не могло повредить нашему успеху.

Комтуры согласно кивают. Монахи усердно записывают. Магистр обращается к епископу Моденскому.

— Высокочтимый епископ, представитель апостольского престола, вы согласны с моими решениями?