Повести

— Пане военный, — подал голос Алесь, — дозвольте спросить, вы куда скачете?

— В Москву! — отвечал поручик.

— Добре! И я с вами!

На этот раз захохотал один Тимоха. Поручик вяло на него посмотрел.

— Хватит глотку драть, — сказал он, — видишь, парень не из дурачков, голова на месте, только мал ещё… Вот что, Алесь! Полезай ко мне на седло. Удержишься?

— Я и без седла могу, — сказал Алесь и взялся грязной рукой за стремя.

— Ну, ну, потише ты! Сзади меня садись и держись за кушак.

— Ваша воля, господин поручик, — подал голос Тимоха, — а только негоже нам попутчиков брать.

— Ничего, — сказал поручик, — довезём до людей, а там подумаем. Послушай, учёный, ежели спросят на заставе, чей ты, отвечай: государева Преображенского полка поручика Павла Ефремова слуга. Запомнишь? Ну, держись! У нас кони не как у вас — галопом скачут…

Топ-топ-топ… Топ-топ-топ…

Пыль поднялась и медленно осела на траву — первая весенняя пыль на солнечной стороне. Лёгкое облачко, ползущее по зеленоватому небу, остановилось и словно задумалось: доедет ли Алесь до Москвы и что ему в Москве делать? Ничего не известно. Облачко не успело добраться до горизонта, как растаяло в воздушном море. Так же исчезли и две конные фигуры — далеко-далеко, за косогором, на краю синего бора.

КОРЧМА

Смоленский шлях, выйдя за Толочин, сворачивает на Три Корчмы.

Когда-то там, на перекрёстке дорог, и в самом деле стояли три корчмы. Но из них уцелела только одна. Над её крыльцом торчал высокий шест с пуком соломы — знак, что здесь путники могут остановиться, накормить коней, выпить горячительного зелья и даже переночевать, положив рядом с подушкой пистолет, потому что в те неспокойные времена каждый путник должен был сам заботиться о своей защите.

Народа в корчме было немного. Какой-то шляхтич, уже сильно выпивший, дремал за столом, положив голову на руки. У окна сидели двое: один седоватый, с длинным жёлтым лицом, в длинном кафтане с бархатным воротником, беспокойно водил по сторонам длинным же носом. Другой, вероятно из панских слуг, одетый в узкую куртку, расшитую шнурами, тщательно зачёсывал за уши свои тусклые светлые волосы.

Старый корчмарь в ермолке, с длинной седой бородой, поставил перед военными зелёную бутылку с водкой и три стакана.

— Хлопцу не надо, — сказал поручик и отодвинул один стакан, — а поесть чего дашь?

— Если пан военный желает приказать гуся… — начал корчмарь.

— Желаю, — сказал поручик.

Тут вмешался длиннолицый.

— Не во гнев будь сказано пану офицеру, — произнёс он, — справедливо ли есть гуся в постный день?

Ефремов улыбнулся.

— На военной службе постов не соблюдают, — сказал он.

Принесли гуся. Поручик с усмешкой глядел, как Алесь жадно пожирает гусятину, выпачкавшись жиром до ушей. А длиннолицый внимательно изучал сумку, которую капитан положил на лавку рядом с собой.

Это была большая кожаная сумка с пряжками и ремнём, чтоб носить её через плечо. Сумка была хитрой работы, с замком. Из-под крышки свисал кусочек материи с восковой печатью, на которой обозначался орёл с широко расставленными крыльями.

— Господин поручик, — тихо произнёс Тимоха, чокаясь с Ефремовым, — как говорится, на здоровье и долгое житьё… А зачем этот длинный нос нацелился на вашу суму?

Ефремов осторожно глянул через плечо, выпил, крякнул и переложил сумку, на другую сторону.

Длинный нос заметил это движение, отвернулся к окну и слегка кивнул своему соседу.

— М-гм, — едва слышно пробормотал светловолосый, — то царская печать…

Печать эта привлекла внимание и Алеся.

— Пане военный, — сказал он, — что это в сумке?

— Велено в Москву доставить, — отвечал Ефремов.

— Кто вам велел?

— Дело государево, — важно отвечал Ефремов. — А что там, в сумке?

— Не тебе знать. И языком, хлопец, болтать не надобно.

— Это, значит, тайна? — торжественно произнёс Алесь.

— Самая что ни на есть, — сказал Ефремов.

— Знаю, — подтвердил Алесь, — у моего старшего братца Ярмолы тоже была тайна. Это когда он хотел жениться на панской ключнице Анеле. Только не женился он.

— Почему?

— Анелю продали другому пану. Тот пан граф. Ныне Анеля домовая холопка у пани графини. Её выдали замуж за конюха.

— А Ярмола твой холостой?

— Так и остался, пане. Да где он?..

Алесь, вспомнив о брате и о сгоревшей деревне, затосковал. Ефремов это заметил и похлопал Алеся по плечу:

— Не тужи, Алесь. Найдутся родичи твои.

Заночевали в задней комнате. Капитан положил рядом с собой на лавку сумку и пистолет, накрылся плащом и сразу же захрапел. Тимоха расположился на постеленной овчине, а мальчику дали только пук соломы, и он скорчился на полу, подложив руку под голову.

Алесь не спал долго. В узкое окошко заглянул месяц. Недалеко от месяца, на тёмной синеве, блестела какая-то звезда. В тишине слышно было, как в соседней конюшне лошади во сне переступают копытами по дощатому настилу.

Алесю приснилось, что он вернулся в Смолятичи и никакого разорения там нет, но нет и людей. Ходит Алесь по деревне и кричит: «Ярмола! Яр-мола!» — но никто ему не отвечает. Алесю стало страшно среди пустых изб, и он проснулся.