Прошло пять недель после злополучной церемонии в Голубом зале Белого Дома. Началось все с назойливых попыток управляющего манежем Дэнисона сфокусировать все внимание на вручающем медаль Свободы, а не получающем ее. Руководитель морского оркестра неправильно истолковал его инструкции. Вместо того чтобы сыграть запоминающееся пианиссимо «Америка прекрасна» под разглагольствования президента, он выдал свою версию фортиссимо марша «Звезды и полосы», полностью заглушившего главу государства. Только когда конгрессмен Кендрик поднялся, чтобы получить награду и выразить свою благодарность, оркестр перешел к мелодии в пианиссимо, что эмоционально подчеркнуло слова награждаемого, уменьшающие значение его участия в операции. К ярости управляющего манежем, Кендрик отказался прочитать короткую речь, врученную ему Дэнисоном за десять минут до церемонии, и поэтому вместо того, чтобы превознести скрытую, но бесценную помощь президента, он поблагодарил всех, кого он не может назвать по имени, за спасение его жизни и участие в разрешении кризиса в Маскате. Именно этот момент был, ко всеобщему смущению, отмечен донесшимся из рядов помощников Лэнгфорда Дженнингса, стоявших на сцене, громким шепотом: «Черт возьми!»
Последнее оскорбление управляющему манежем было нанесено им самим. Во время короткой паузы для фотографирования Герберт Дэнисон рассеянно вытащил из кармана маленькую бутылку Маалокса и хлебнул из нее. Неожиданно на него были направлены фотоаппараты, засверкали вспышки, президент Соединенных Штатов повернулся и посмотрел. Это было уж слишком для склонного к повышенной кислотности начальника штаба. От растерянности он выплеснул белую, как мел, жидкость на темный пиджак костюма.
В конце Лэнгфорд Дженнингс, обняв Эвана за плечи, вышел из зала в устланный коврами холл.
— Все прошло прекрасно! — воскликнул президент. — Не считая некоего идиота, который не умеет управлять такими вещами.
— Он находился под слишком большим давлением. Я бы не стал его винить.
— Под давлением? — спокойно и доверительно спросил Дженнингс. — Ну-ну… Как я понял, он дал вам кое-что прочитать, а вы отказались.
— Увы, это так.
— Вот и отлично! Нам не нужны дешевые спектакли. Спасибо, Эван, я это ценю.
— Пожалуйста, — ответил Кендрик этому большому обаятельному человеку, который не переставал его удивлять.
Последующие пять недель прошли так, как и предполагал Эван. Средства массовой информации шумно добивались его внимания. Но он держал слово, данное Герберту Дэнисону, и собирался держать его и дальше. Он отказывался от всех интервью, объясняя это просто: согласившись на одно, он будет обязан согласиться на все, а это будет значить, что он не может соответствующим образом служить своим избирателям, представителем которых он все еще является. Ноябрьские выборы в Девятом округе Колорадо были просто формальностью; при существующих обстоятельствах оппозиция не смогла даже выдвинуть кандидата.
— Вы большой сукин сын, — донимал Эвана резкий Эрнест Фоксли, автор Фоксли-шоу. — Я дал вам первый шанс, обеспечил вам первый приличный выход на публику, благодаря мне вас узнал народ.
— Все это так, — отвечал Кендрик, — но мне не нужны были ни шансы, ни всенародная известность.
После короткой паузы комментатор сказал:
— Знаете что? А я вам верю. Почему бы это?
— Потому что я говорю вам правду, а вы хорошо делаете то, что должны делать.
— Спасибо, молодой человек. Я замолвлю словечко и отзову гончих, но не преподносите нам больше сюрпризов, о’кей?
«Никто никому не собирался преподносить сюрпризы», — сердито думал Кендрик, декабрьским днем ведя машину по сельской местности Виргинии. Его дом в Фейрфаксе в сущности стал базой действий для Калехлы; владения конгрессмена были значительно модернизированы Митчелом Пэйтоном из Центрального разведывательного управления. Директор Отдела особых проектов вначале приказал установить высокую кирпичную стену, которая располагалась перед парком. Попасть на территорию можно было лишь через широкие белые кованые железные ворота, которые управлялись электроникой. Земли поместья окружала такая же высокая изгородь, зеленый металл был настолько толстым, что нужна была взрывчатка, паяльная лампа или мощная ножовка, чтобы прорваться через изгородь, к тому же начеку была группа охранников. Затем Пэйтон установил постоянно «дребезжащий» телефон в кабинете Эвана с подсоединенными к нему лампами в других комнатах, которые сигнализировали всем, кто их видел, что нужно быстрее бежать к аппарату. Вместе с телефоном был установлен и подсоединен к модему, связывающему его только с личным кабинетом директора, коммуникационный компьютер. Когда директор получал информацию и хотел, чтобы ее оценили Калехла или конгрессмен, она немедленно передавалась, затем все распечатки измельчались и сжигались.