Повестка дня — Икар

Митчел Джарвис Пэйтон сидел за письменным столом в своем кабинете в Лэнгли, Виргиния, и смотрел в окно. Ему надо было столь многое обдумать, что не оставалось времени на мысли о Рождестве, и слава Богу. Он не жалел о том, что избрал такую жизнь, но Рождество было тяжким испытанием. У него были в Миджуте две замужние сестры и куча племянников и племянниц разных возрастов, которым он, по обыкновению, послал подарки, заблаговременно купленные секретарем, служащим у него уже много лет, но никакого желания встречать с ними праздник не испытывал. Им просто не о чем было разговаривать; слишком долго вел он жизнь, совершенно отличную от их жизни, чтобы рассуждать о лесном складе или страховой фирме, и, конечно, он не мог ничего говорить о своей работе. К тому же дети, большинство из которых уже выросло, были ничем непримечательными молодыми людьми, вершиной устремлений которых, как и их родителей, было прочное, солидное положение и финансовое благополучие. Ни один из них не занимался наукой. Уж лучше встретить праздник в одиночестве. Вероятно, поэтому, размышлял он, его так тянуло к Эдриен Рашад — он предпочитал называть ее Калехлой. Она стала частью его жизни, и притом частью немалой. На какое-то мгновение Пэйтону захотелось снова очутиться в Каире, где Рашады непременно приглашали его на свои рождественские обеды под роскошно убранным деревом в сопровождении записей мормонского церковного хора, распевающего хоралы.

Куда ушли те дни? Вернутся ли они когда-нибудь назад? Конечно, нет. На Рождество он обедает в одиночестве.

Зазвонил красный телефон. Его рука рванулась к трубке.

— Да?

— Он ненормальный! — завопила Эдриен Калехла. — Эм Джи, он совсем спятил!

— Он тебя отверг?

— Перестаньте! Он собирается встретиться с Болингером.

— Для чего?

— Хочет разыграть из себя перебежчика. Можете себе представить?

— Попытаюсь, если ты будешь выражаться яснее.

На другом конце провода послышалась какая-то возня и перебранка. Затем в трубке прозвучало:

— Митч, это Эван.

— Я догадался.

— Я внедряюсь.

— К Болингеру?

— Это логично. Я делал то же самое в Маскате.

— Один раз ты выиграл, второй можешь проиграть, молодой человек. Раз преуспел, два погорел. Эти люди ведут жесткую игру.

— Я тоже. Я хочу их достать и достану.

— Мы будем тебя вести…

— Нет, я должен действовать в одиночку. У них глаза повсюду. Мне придется все разыграть самому. И главное, на чем я сыграю — меня можно убедить отойти от политики.

— Это слишком противоречит тому, что они видели и слышали от тебя. Это не сработает, Кендрик.

— Сработает, если я сообщу им часть правды — очень существенную часть.

— Что же именно, Эван?

— Я скажу им, что все, что я делал в Омане, я делал исходя исключительно из своих интересов. Скажу, что я прерывал свой путь и возвращался, чтобы извлечь пользу из всех тех денег, которые я оставлял после себя. Это как раз то, что они способны понять. Такие вещи они понимают прекрасно, черт бы их побрал.

— Но ведь они зададут тебе множество вопросов, на которые потребуют убедительных ответов.

— И на каждый из них они получат такой ответ, — парировал Кендрик. — Ведь все будет частью правды, все так легко подтвердится. У меня были связи с наиболее могущественными людьми в Султанате и полная правительственная поддержка. Пусть поговорят с Ахметом, он предпочтет выложить им все напрямик. Моей целью повсюду был просто сбор информации. Я разведал всю подноготную об этом маньяке, который называл себя Махди. И это правда.

— Уверен, что найдутся проколы и упущения, на которых они тебя поймают, — произнес Пэйтон, делая записи, чтобы потом порвать их на кусочки.

— Ни одного, которого я бы не предусмотрел, — в этом все дело. Я прослушал магнитофонную запись европейца; у них припасены миллиарды для избирательной кампании на следующие пять лет, и они не могут позволить себе ослабить свой статус-кво ни на йоту. Неважно, что они ошибаются, но они видят во мне угрозу, и при определенных обстоятельствах я мог бы ею стать, черт побери…

— При каких таких обстоятельствах, Эван? — прервал его Пэйтон.

— При каких?.. Если бы я остался в Вашингтоне, я полагаю. Уж я бы управился с любым сукиным сыном, который слишком вольно обращается с правительственной казной и слишком ловко обходит законы, прихватывая там и сям по миллиону-другому…

— Настоящий Савонарола…

— Никакого фанатизма, Эм Джи, просто обозленный налогоплательщик, измученный этой тактикой запугивания, предназначенной для выжимания из него соков и получения сверхприбылей… Кем бы я был?

— Ты был бы угрозой для них.

— Правильно. Они хотят убрать меня с дороги, и я постараюсь убедить их, что я готов уйти, что я не имею ничего общего с этой кампанией по моему выдвижению… Но у меня есть проблема.

— Какая же?