Повестка в космос

Я чувствовал себя довольно опытным парнем. Еще бы! Участвовал в космической войне, пережил гибель военной станции, чудовищный взрыв, — настоящий солдат удачи! Но тут я осознал, что, по сути, остался тем, кем был, — обычным землянином, который видел множество фантастических фильмов да смотрел по телевизору репортажи с орбиты. Пережитое со мной — лишь эпизод. Здесь я увидел настоящую, всамделишную жизнь. Повседневное существование в мире, где полеты в космос — обыденное дело. Жизнь, где каждый день из звездной черноты приплывают огромные дуры кораблей, швартуются, муравьиные толпы существ облепляют их и начинают погружать, разгружать, ремонтировать. Мысли и представления в моей голове начинали перемещаться, как части лица Чингачгука, — картина мира перестраивалась, и сознание начинало мириться с тем, что мир может быть совсем другим, чем тот, к которому оно привыкло за годы своего существования.

Кстати, интересно, где-то сейчас старик Чингачгук?

Достигнув причала, я помог ему пришвартовать цистерны. Сохраняя спокойствие при управлении кораблем, ступив на землю, Чингачгук снова включил свой вечный двигатель, и я больше не видел его без движения ни секунды. Впрочем, вместе мы долго не пробыли. Покончив с закреплением груза, старик резво направился куда-то. Мы с Ари, чувствуя себя как туземцы Амазонии, внезапно угодившие в центр Москвы, одновременно схватили его за руку. Нашу просьбу рассказать, что здесь и как, старик понял, но ему было конкретно некогда. Нас оглушил треск ломающихся деревьев, в котором мы разобрали только отдельные Фразы. Старик торопился, «брага могла испортиться, идите в центр, много людей — много помощи» и тому подобное. Стало ясно, что больше мы ему не нужны и могли проваливать на все четыре стороны. У меня возникло желание напомнить, что если бы не я, то черта с два бы он получил свою брагу, ведь именно я запустил процесс Великой Жатвы. Но такой монолог был мне не под силу. После минуты попыток родить хоть что-то осмысленное я плюнул и махнул старику рукой: «Прощай!» — это слово я уже знал. Не медля ни секунды, Чингачгук развернулся и ушел. Последнее, что я видел, — как прямо на ходу его высокая фигура вдруг повторила тот же трюк, в котором раньше упражнялось только лицо. Отдельные части шагающего прочь старика вдруг задвигались и словно поменялись друг с другом местами. Он уменьшился в росте, сзади появился выступ, не стало видно рук. «Старый черт», — только и смог прошептать я. Может, и к лучшему, что мы расстались. От такого трансформера неизвестно, чего ожидать.

Каменная лестница вела почти к самой воде. Поскользнуться в сумерках на мокрых ступенях — раз плюнуть. Перил здесь отродясь не водилось. Назойливые волны плюхались в бок лестницы одна за другой, обдавая иголками капель.

Я спустился с главной площадки порта на уровень ниже, откуда начинался город на сваях. Срастаясь с камнем причала, выходя из него как отросток аппендикса, такой же узкой полосой, как сам порт, уходила вдаль мешанина домов, построек и сараев — пристанище большинства местных обитателей. Несмотря на жуткие условия, иметь жилье здесь считалось удачей по сравнению с крысиной жизнью среди старых складов. И жизнь здесь кипела намного более бурная, чем наверху.

Настил, как и все вокруг, построенный то ли из дерева, то ли из железа — я так и не понял, что это за материал, — тянулся узкой прибрежной улочкой. В полуметре под ним билось о столбы море. Темные тени длинных лодок покачивались по левую сторону — главное транспортное средство многих здешних обитателей. Большинство уже вернулось домой, но некоторые еще только подплывали. Воняло сыростью, старостью, кислыми щами. Отовсюду скрежетало, кто-то орал. Низкие фигуры суетились под навесами. То и дело перед глазами выплывали из темноты торчащие балки, и мне приходилось уворачиваться и нагибаться, чтобы не налететь на них лбом. Весь город строился абы как, каждый лепил себе жилье как мог, пристраиваясь к существующим конструкциям. В результате получился вонючий муравейник, забитый живностью и просыревший насквозь.

Скрип настила под ногами и шум разговоров резали уши. Я порядком вымотался за день, глаза слипались. Какой на хрен из меня грузчик! Я же офисный червь, всю жизнь за компьютером. За две недели, что мы здесь, я содрал десять поколений мозолей на ладонях. Хорошо хоть заживает быстро.

Пожалуй, первый раз в жизни я оказался в ситуации, когда надо думать самому, как зарабатывать на жизнь. Школа, институт — там думать не надо: что говорят, то и делай. Потом работа подвернулась подходящая, а там — то же самое: сказали — сделал. А не сказали — сидишь, куришь. Красота! Растительное существование…

Когда к вечеру первого дня мы с Ари устраивались на ночлег за старым пакгаузом, отчаяние заполняло меня почти под завязку. От голода кружилась голова, рот пересох. Ноги от целого дня ходьбы отваливались заживо. Тот первый день был самым тяжелым. До сих пор вспоминаю его с ужасом.