Повествование вардапета Аристакэса Ластиверци

Когда судья узнал о божественном провидении и о чудесах, он понял, что господь отметил наш народ вниманием. Великое чудо повергло его в дрожь, он обратился к молитвам и призвал на помощь бога, мол, не хотел бы по невежеству лишиться твоего, господи, правосудия. Когда наступил день (а было воскресенье), /132/ он отправился в епископское подворье, называемое Пррис[377], учредил праведный суд и привлек главарей этого сборища. Недостойного преступника Врвэра обязали явиться на суд. Есть такое животное, называемое хамелеоном; чтобы спастись от охотников, оно, говорят, окрашивается во все цвета. Так и он. Когда истина восторжествовала, он понял, что не в силах сопротивляться: на рассвете тьма исчезает, когда же выясняется истина, ложь гибнет. Что же он предпринимает и к каким прибегает средствам? Обещает стать ромеем, его усыновляет епископ по имени Еписарат, причем Врвэр подачками пленит его мысли. [Этот епископ] является на судилище, умоляет уступить [Врвэра] ему, к тому же склоняется и судья, ибо брат нечестивца своим ишханским достоинством и отменной храбростью принадлежал к избранным и был известен царю, что и учел судья. И поэтому он вверяет его епископу, как тот и просил. А прочих сообщников Врвэра изгнали, наказав ударами и поркой и разорив их дома. Собрание благословило судью, и [все] разошлись с миром.

Но божья кара опередила Врвэра: он ускользнул от [людского] наказания, но не смог уйти от божьей десницы. Тело его, как и Ирода, неожиданно воспламенилось жаром, пальцы рук высохли и отказались подносить пищу [для насыщения] тела. Но если даже он [пытался] вкусить пищу, то она не проходила, и до смертного дня он изрыгал ее обратно. Затем и тело покрылось проказой, но он не раскаялся, не вспомнил былого благочестия. Продолжал руководствоваться той же дьявольской ересью, пока не кончился. Телесные муки постоянно напоминали о геенне, в которой ему предстояло терзаться.

/133/ Но мы сочли неуместным описать отвратительную[378] деятельность еретиков, ибо она преисполнена скверны. И поскольку слух не у каждого стоек, упоминание о многих прегрешениях увлекает внимающего и даже подталкивает его к подобным действиям. Но вот что о них известно и о чем нам следует сказать. Они не приемлют церковь и церковный чин, [не признают] ни крещения, ни великого и страшного таинства литургии, ни креста, ни поста. Но мы, истинно верующие в святую троицу, должны быть тверды в исповедании незыблемой надежды, которую усвоили от святых отцов. Так отвратим же лица от их богоотступнического сборища, посылая им [лишь] проклятия!

XXIV ОБ ИЗБИЕНИИ МЕЧОМ ПРОСЛАВЛЕННОГО НА ВЕСЬ МИР ГОРОДА АНИ

[...] /134/ Бедствие, постигшее Арцн, случилось совсем недавно, и время не успело затмить о нем [память]. Многим пришлось видеть [это] своими глазами и слышать об этом — ведь после немало стран и городов избежало гибели. И тем не менее в мыслях своих дерзнули ослушаться и в гордыне своей восстали — не против человека, но бога, который способен сокрушать высокие башни, а укрепленные города обращать в холмы из праха. Не задумались, пренебрегли страхом божьим и его грозным предупреждением. Сочли, что иссякла горечь гнева, которой призваны напоить грешников. Крепость же Ани и дщери ее были вскормлены в сугубом нечестии, вопреки [воле] небес они отдались безудержному веселью, так что бог направил против города персидского царя, дабы выяснить, что /135/ там творится. И началась война в Армении, так что [противник] смог расширить пределы своей страны и овладеть другим царством. То был 513 год нашего летосчисления[379].

Царь[380] прибыл с бесчисленным войском и отменным снаряжением. Он вступил в нашу страну и внушил ужас и страх ее дальним и ближним жителям. Пожирал и сокрушал многие области и наконец подошел к городу, преисполненному своих грехов[381]. Он поставил шатер свой против города Ани, а армия его распространилась по всей стране. Настойчиво измышлял средства, чтобы распахнуть железные ворота и сорвать медные запоры, которые препятствовали ему. Но затем впал в отчаяние, ибо крепость казалась несокрушимой, и, хотя атаки становились все ожесточеннее, собрался отступить. Но не ведал того, что господь породил среди защитников и ишханов раздоры и распри[382], начались смута и разногласия. И вот они отказались от боевых действий и обратились в бегство. Отдались страху, забыли родственников и ближних друзей, каждый был охвачен ужасом. Видя это, осаждающие бросились прямо на стены, они нахлынули на город, подобно волнам бушующего моря, и, никого не щадя, пустили в ход персидский меч. Пытаясь спастись, множество мужчин и женщин кинулись к царскому дворцу[383], прочие же устремились к крепости, которая зовется Нерки Берд[384]. Когда врагам стало ясно, что укрепившиеся в городе неспособны к [сопротивлению] и им не хватает воинов, пищи и питья, они тут же окружили осажденных и вынудили выйти [из своего убежища].