— А по поводу упомянутых мною проколов и ляпов предлагаю поставить вопрос перед редакторатом! — Краюхина решительно тряхнула светлой волнистой челкой и, вскинув красивую голову, сошла с трибуны. Расположившийся в первом ряду Главный повернул к ней лицо, крупное, энергично-суровое, вздернул изумленно широкую бровь под тонкой золоченой оправой, покачал массивной головой. Ничего не сказал.
Стояли рядышком два дома. В одном гуляла свадьба, а в другом — просто пьянствовали. И тот, где просто пьянствовали, загорелся.
Шел мимо человек, увидал огонь, кинулся в дом — детей спасать. А ему:
— Куда детей наших тащишь? Ты!
— Так вы же горите! — вскричал прохожий. — Чего ждете? Мне одному всех ваших детей никак не вытащить!
— Еще чего? — насмешливо отозвались хозяева.
— А еще, — не понял их наивный прохожий, — стройтесь цепочкой до самого колодца, ведра с водой передавать…
— Будет тут еще всякий командовать! — возмутились пьянствующие, они же и горящие. — Иди-ка ты… своей дорогой!
И недвусмысленно объяснили, популярно так, куда именно ему отправляться.
Но прохожий, разумеется, туда не отправился, куда его посылали. А побежал в соседний дом, где свадьба гуляла, — за подмогой:
— Соседи ваши горят! Дети погибнут!
— А начхать нам и на соседей и на детей ихних, — отвечали ему. — У нас скоро, глядишь, свои детки появятся. Так, что ли, молодые? Го-орько!.. А ты не смущай нашего веселья всякими страстями. Лучше садись с нами да выпей за молодых, вина и закуски на твою долю хватит.
Однако прохожий — чудак экий! — не стал пить да закусывать. Он поспешил обратно в горящий дом — детишек вытаскивать.
Да только не всех их успел вытащить, сам угорел до беспамятства. А тут еще ветер переменился — перекинулось пламя на другой дом, где свадьба в самом разгаре была, — все занялось там, от новых занавесок до фаты невестиной…
Оба дома сгорели. Дотла. И немало людей погибло сдуру. А чудак-прохожий, что он один-то мог? Смутить веселье — только и всего. Ну, может, пару малышей вытащил, прежде чем угорел…
Гнать надо таких подальше! А то лезут без спросу не в свое дело, еще командовать пытаются… Гнать их, куда Макар телят… и так далее! Чтоб не мешали веселиться народу! Что, не так разве?
С новым инструктором райкома Терновой познакомился дня за три до нынешнего партсобрания.
Перед тем их инструктором не один год была женщина, похожая более на манекенщицу, нежели на партработника. Поговаривали, что — несостоявшаяся актриса. Однако похоже было, что — вполне состоявшаяся жена кого-то из сильненьких. Впрочем, одно другого не исключало… С ней Терновой держался корректно, не более того. Ладу не было. Порой эта райкомовская дамочка чем-то напоминала Краюхину, раздражала страшным сочетанием самоотверженности с ограниченностью мышления. Приходилось изо всех сил сдерживаться: все-таки — женщина, а он был «человеком девятнадцатого века» и другим быть не умел.
Теперь будет полегче: новый инструктор — каким бы ни оказался — все же мужчина. Помоложе Тернового. Глядеть приятно: лицо интеллигентное, небольшие солдатские усики, модный костюм на спортивной фигуре. В разговоре не раскрылся, был достаточно вежлив и приветлив, острые углы обходил, на задиристые реплики отвечал молчаливой улыбочкой — понимай, мол, как знаешь.
И вот он прибыл на партсобрание. Предупредил, чтобы в президиум не сажали. Расположился в первом ряду — между Главным и Чеканюком. На их попытки заговорить откликался вежливо и односложно — те поняли, отстали.
Терновой открыл собрание. Повестка была перегруженной: сначала прием в партию, затем — персональное дело (утеря билета), отчет второго зама о политзанятиях и, наконец, разное.
Пока добрались до этого «разного», измотались изрядно. Раздались голоса, предлагающие перерыв. Терновой уговаривал не расслабляться, поскорее закончить. Инструктор сидел с беспристрастным лицом, демонстративно не вмешивался.
Поставили на голосование — незначительным большинством голосов постановили не прерываться.
Передав председательские функции Чеканюку, Терновой вышел на трибуну.
— Хочу воспользоваться присутствием представителя райкома, — начал он, — и высказать то, что за глаза говорить негоже.
Все насторожились. Что еще затеял Виктор Максимович? С ним не соскучишься…
— Хочу воспользоваться тем, — повторил Терновой, — что в работе нашего собрания принимает участие новый инструктор райкома. Как человек новый, он не должен принимать то, что услышит, непременно на свой счет. А услышит он упреки в адрес райкома. И, надеюсь, передаст их..
— А вы как секретарь бюро не пытались высказать эти упреки в рабочем порядке? — прервал на правах председателя Чеканюк и демонстративно взглянул на часы. — А то народ устал…