Повинная голова

— Ну-ну, господин Кон, вы сами на всех углах кричите, что у вас стигматы.

— Вы отлично знаете, что это у меня чисто нервное! Психосоматика. А потом, у меня стигматы от Гогена, а не от Него. И никакого отношения к вашей религии не имеют! Учтите, если вы не снимете с моего фифи табу, я подам в суд!

Но Кон не забывал и о делах действительно важных. Каждый день он забегал к Бизьену.

— Ну что?

— По-моему, шансов нет. Через полчаса я встречаюсь с Татеном. Подождите меня прямо там, у входа. Не думаю, чтобы он сказал да. Будущее туризма на Таити интересует церковь в последнюю очередь.

Канонизация Гогена казалась Бизьену делом абсолютно безнадежным. В то же время он знал, что если этого все же добиться, то Гавайи со своим Диснейлендом могут отдыхать. Он давно уже вынашивал планы «Гогеновых страстей» по типу Христовых, что позволило бы включить в туристический маршрут самые живописные утолки острова и воссоздать там сцены мученической жизни художника, мечтавшего возродить связь человека с земным раем. Возможности открывались головокружительные. Можно было бы, например, реанимировать Маркизские острова, последнее пристанище Гогена, куда «Транстропики» пока еще не добрались и где даже «Клуб Медитерране»[35] отказывался работать. Бизьен уже несколько месяцев обхаживал Татена, уговаривая его согласиться. Оставив Кона ждать у дверей, он предпринял последний штурм глухой стены непонимания. Густые черные брови епископа возмущенно взметнулись, как только Бизьен открыл рот.

— Ваш Гоген был похабник, и все это знают. Он блудил как грязная свинья, развешивал на стенах своего жилища порнографические открытки, привезенные из Порт-Саида, совращал маленьких девочек и умер от сифилиса.

— Гоген намеренно принял на себя все человеческие грехи. Сохранилось его письмо Монфреду, написанное за три дня до смерти, где он недвусмысленно говорит: «Язвы, мучения, слабость, полный телесный распад — что это, как не Человек с первых своих шагов на Земле?»

— Я незнаком с этим письмом, — задумчиво проговорил Татен.

— Его купил за пять миллионов старых франков какой-то американский коллекционер. На обороте набросок, сделанный явно слабеющей рукой, он напоминает «Желтого Христа», которого Гоген написал несколькими годами раньше. Этот человек мучился всеми муками, какие есть на земле, и все же до конца продолжал воспевать красоту творения. Такое впечатление, будто церковь хочет, чтобы радость жизни стала достоянием исключительно безбожников. Не забывайте, что на одном из первых своих автопортретов, написанных в Бретани, Гоген изобразил себя с нимбом над головой…

— Дорогой мой Бизьен, мир увидит еще много преступлений и ужасов, но обещаю вам, что одного он не увидит точно — праздника святого Гогена на Таити. Я почтительно склоняюсь перед гениальным художником, но как человек он был свинья свиньей. И еще одно, раз уж вы пришли ко мне. Никто не имеет ничего против вашей культурной деятельности, и я не возражаю против идеи представить Таити земным раем. Но надо все-таки более тщательно выбирать людей, которых вы берете в исполнители. Вот, к примеру, эта история с Адамом и Евой на прошлой педеле. Согласитесь, что…

— Прискорбнейшее недоразумение…

— Во всяком случае, они арестованы, и поделом. Сама мысль поместить их нагишом под яблоней… Ну ладно… Допускаю, что одеть их нельзя. И пока они скромно стояли и позволяли туристам себя фотографировать, большого вреда не было. Но потом ваш Адам стал высматривать холостяков среди посетителей и предлагал желающим за пятьсот франков совокупиться с Евой прямо под яблоней. Большинство туристов — американцы, вы наносите серьезный урон престижу Франции!

— Не понимаю, при чем тут Франция. Таитяне, вы же сами знаете, напрочь лишены чувства греха.

— Адам никакой не таитянин, а гнусный подонок Сарразен, которого давным-давно пора выслать с острова!