Повитель

Поленька села. Щеки ее ярко горели от волнения. Она чувствовала это и, чтобы скрыть румянец, повязала косынку по-бабьи, под подбородком.

— Я тоже думаю, что выдюжим, — проговорил Витька. — Ну как, ребята?

— Это почему же — ребята только? А девчонки что, хуже вас?

— Лично ты — лучше всех. Особенно для Митьки вон… — поддел девчонку кто-то из-за спины.

Брызнул во все стороны хохот — не злой, веселый, и щедрый. Девчонка, конопатая и курносая, быстро обернулась:

— А для тебя давно хуже стала? Может, с тех пор как по морде съездила, чтоб не лез со своими мокрыми губами…

Хохот грянул еще громче. Смеялся Витька Туманов, забыв о своих обязанностях председателя собрания, смеялась Поленька, пряча голову меж ладоней, смеялся Ракитин, поблескивая усталыми глазами. Девчонка сперва недоумевающе оглядела всех, потом сморщила носик и тоже улыбнулась.

Так закончилось это собрание. Комсомольцы решили взять шефство над строительством сушилки, постановили работать на стройке вечерами столько, сколько потребуется.

Шагая домой, Ракитин думал, что надо будет побольше уделять внимания комсомольцам. Да что там побольше, когда до сегодняшнего дня вообще не интересовался почти их работой. Хорош тоже секретарь парторганизации! А комсомольским секретарем надо бы избрать Виктора Туманова вместо того молчаливого парня, который все собрание сидел, как сыч, в углу.

На следующий вечер Ракитин пришел на сушилку, когда колхозники заканчивали свой рабочий день. Евдокия Веселова сняла фартук, красный от кирпичной пыли, положила на перевернутый ящик.

— Скажешь Поленьке, чтоб одела его. Да чтоб больше четырех кирпичей зараз не поднимала. Слабенькая она еще.

— Значит, рассказывала она тебе о вчерашнем собрании? — спросил Ракитин.

— Ну! — улыбнулась Евдокия. — Какие же между девками секреты… Ужин с собой взяла сегодня, чтоб после лова домой не заходить.

Когда колхозники ушли, Ракитин стал зажигать фонари, которые принес с собой, так как электричество к сушилке еще не провели.

Минут через пять подошел Витька Туманов.

— Тихон Семенович, ты-то зачем пришел? — спросил он. — Мы и сами бы…

— Ну, ну… Сами с усами. Повесь-ка фонарь вон на тот столб. Так. А эти вон туда надо поставить, по углам. Сегодня задача такая — натаскать кирпичей наверх, чтоб завтра каменщики с утра принялись за кладку, подвезти воды, ошкурить вот эту кучу бревен, врыть три электрических столба. Если не устанем, примемся за штукатурку стен. Только штукатурить-то умеет кто из вас?

— Есть такие. Остальные научатся.

Вскоре стали подходить комсомольцы. Вечер был теплый и влажный. Свет керосиновых фонарей еле-еле разгонял темноту. Но этот полумрак создавал даже какой-то своеобразный уют, заставлял забывать об усталости.

Сначала ребята и девушки работали молча, что тревожило Ракитина. Потом даже послышалась раздраженная ругань. Но вчерашняя курносая девчонка крикнула:

— То-то, парень! Дух, что ли, испускаешь? — И добавила, мстя за вчерашнее: — Это тебе не на собрании языком трепать…

— Дура! Я кирпич на ногу уронил.

Понемногу заметался разговор, послышался сдержанный хохоток, другой.

— Товарищи, песню! — крикнул Витька Туманов. Кто-то тихо и грустно запел. Песню поддержал один голосок — девичий, затем другой — мужской. И снова девичий. А потом уж и не разобрать было, какие голоса вплетались в песню. Она лилась как-то легко и естественно, отлично гармонируя с полуосвещенными кирпичными стенами сушилки, с темным небом над ней, с нетерпеливыми движениями работающих.

Ракитин, таская на носилках вместе с другими кирпичи на верхние подмостки, с удивлением думал, как же это он раньше не догадался поговорить с комсомольцами. Ведь теперь сушилка была бы уже готова.

Под конец работы, проходя мимо Поленьки и Туманова, которые укладывали на подмостках кирпичи ровными рядами, Никитин уловил обрывок негромкого разговора:

— Ты чего это вчера с лица сошла, когда я Петьку Бородина предложил?..

— Когда это? — перебила его Поленька, стараясь быть спокойной.

— Да вчера, говорю, на собрании?

— Вот еще! С чего бы мне сходить!

Когда Ракитин, пронося новую партию кирпичей, снова поравнялся с Поленькой и Тумановым, она уже сама что-то расспрашивала у Виктора о Петре. Но на этот раз, увидев Ракитина, оба замолчали.

— Ну, хватит на сегодня, — проговорил Ракитин, думая о том, что он и нестар еще вроде, а не угнаться за молодежью. Вот они трудились весь день и сейчас работают как ни в чем не бывало.

Но едва Ракитин произнес «хватит», все затихли там, где работали, все сели на секунду передохнуть. Над стройкой воцарилась полнейшая тишина. И Ракитин только тогда понял, какого труда стоило им всем это «как ни в чем не бывало». И как-то ближе, роднее стали ему и Поленька, и Витька Туманов, и та конопатая девчонка, и тот парень, который уронил себе на ногу кирпич.

— Ну что, устали? — спросил Ракитин. — Я хотел завтра пару каменщиков в ночь назначить. Но, может, отдохнем денек?

— А этот, — указал Витька на небо, — тоже будет отдыхать?

— Этот нет, пожалуй, даже если помолиться ему. Скоро задождит.