Повитель

— Что плохого? — опять переспросил отец и бросил ему под ноги незатушенный окурок. — Смотря на ком юбка…

Петр быстро взглянул на отца.

На коленях у него лежал кисет, на который сыпались табачные крошки из вновь свертываемой папиросы. Прямо на Петра, не мигая, в упор смотрели два маленьких круглых глаза. Давно он не ощущал на себе этих глаз…

Потом он услышал голос отца, спокойный, будто уговаривающий:

— Ты, Петро, послушный сын, хвалю. Только вот глаза у тебя в последнее время стали не свои… Я слежу за тобой, тревожусь. Давай-ка, сынок, поговорим начистоту…

— На работу мне завтра рано.

— Гм, — промычал Григорий Бородин, прикурил, выпустил дым сразу изо рта и из ноздрей. — Значит, не хочешь поговорить с отцом по-хорошему? Некогда? Ну, тогда я сразу, без вступлений, чтоб не задерживать тебя… Не с дочкой ли Евдокии Веселовой снюхался? Смотри у меня! Ну, ну, чего морду воротишь? — повысил голос отец. — Не так выразился, что ли?

Петр, не отвечая, медленно пошел в дом.

Как и в детстве, между Петром и Поленькой стоял Григорий Бородин.

Долго мучился Петр, не зная, как рассказать Поленьке о своем разговоре с отцом. Да и нужно ли рассказывать? Может, лучше, чтобы ничего она не знала?

… Поэтому, когда Поленька тревожно смотрела ему в глаза, он только грустно улыбался и крепче прижимал ее к себе.

7

Снег выпал в середине ноября. Побелели улицы, помолодела земля. Лишь незамерзшее озеро зловеще чернело, курилось по утрам тяжелым сероватым туманом.

В Локтях в это время только и было разговоров, что о предстоящем отчетно-выборном собрании.

Готовить его приехал первый секретарь райкома партии Семенов. Сдвинув лохматые брови, он ходил в сопровождении Бородина и Ракитина по скотным дворам, по амбарам, проверял бухгалтерские документы. Счетовод Никита запарился, делая бесконечные выборки цифр урожайности, денежных доходов и расходов, пополнения неделимого фонда и т. д. Бородин все эти дни упрямо продолжал думать: может, еще вспомнят люди, что это он, Григорий, построил электростанцию, организовал рыболовецкую бригаду, хорошо оплачивал трудодни. Но когда увидел, как Семенов подолгу беседовал о чем-то с Евдокией Веселовой, Павлом Тумановым, Степаном Алабугиным и многими другими колхозниками, — эта последняя надежда, последняя соломинка переломилась. Вдруг больно застучало в голове: ведь не зря сопровождал их с Семеновым по хозяйству Ракитин! А потом усмехнулся зло, с презрением к самому себе: «Дурак! Как будто раньше не знал этого».

И до самого собрания не показывался на людях.

Наконец наступил день собрания.

Вопрос о работе Бородина и замене председателя обсуждали бурно. Едва Ракитин сообщил о мнении парторганизации, как уже с мест посыпались возгласы:

— Нахозяйствовал Бородин. Хозяйство-то у нас — дыра на дыре…

— А электростанция? А сушилку вон какую построили?..

— Зато долгов одних — день считать надо…

— А насчет трудодней правильно, хорошо давали…

— Что трудодни? Брюхо сыто, да ничем не прикрыто. Вот те и трудодень…

Бородин, насупившись, крепко стиснув зубы, смотрел в бушующий клубный зал. В самом дальнем углу сидели Иван Бутылкин, Егор Тушков, Муса Амонжолов. Сидели тихо, безмолвно, настороженно прислушиваясь к голосам.

Только один раз Бутылкин, привстав, подал голос:

— Заменить председателя легко, а жалеть не будем?

Ему ответила Евдокия Веселова:

— Ты, конечно, пожалеешь: из кладовой-то выпрет тебя новый председатель…

— Кого это ты в новые председатели наметила? — с издевкой спросил Бутылкин. — Ракитина, что ли?

— Ракитина, угадал, — вставая, звонко сказала Евдокия.

Бутылкин, сверкнув в ее сторону глазами, втянул голову в плечи.

— Чего нахохлился? Да с таким председателем, как Ракитин, мы бы разве так жили…

— Верно. Видим, как работает! — пробасил в углу Степан Алабугин.

Сидевшие в первых рядах Кузьма Разинкин и Демьян Сухов, оба согнувшиеся, седые, оба с костылями в руках, враз поднялись со своих мест.

— Вот ведь какое дело… — дребезжащим, износившимся голосом начал дед Демьян. — Ракитина, Тихона то есть, мы все знаем. И он нас знает… Его бы не только в председатели — в ноги надо ему поклониться каждому. — Поморгал слезящимися глазами, погладил голову и закончил: — Вот такое и мое мнение. Остальное он скажет, Кузьма…

И кряхтя, точно гнулся со скрипом, опустился на стул. А Кузьма Разинкин, глянув на сына, который сидел как представитель от МТС в президиуме собрания, промолвил:

— Так а я что? Я с Демьяном согласный. Чего тут много говорить.

— Давайте Ракитина, Тихона то есть, якорь вас, — взмахнул над головой костылем Демьян Сухов.

Многие одобрительно засмеялись.

Иван Бутылкин тоже усмехнулся, но по-своему — ядовито, презрительно: хохочете, мол, а над чем? Но, заметив, что Семенов смотрит на него, хотел спрятать эту усмешку, отвернуться и почему-то не мог. Повинуясь взгляду секретаря райкома, встал против своей воли и сказал: