Поводок для волка

— Что ты намерен делать? — полюбопытствовал Фелан. Норберг удивленно глянул на него, и блондин торопливо добавил: — Я говорю про отца. Понятное дело, власть над Гроштером им нельзя отдавать ни в коем случае. Даже если они получат один дом, то вскоре заявят права на весь город. Как говорится, коготок увяз — всей птичке пропасть. Но если отдать Гортензии нашего отца, это подсластит горечь отказа.

— И ты готов пойти на это? — Норберг, неприятно пораженный предложением брата, высоко вскинул одну бровь.

— Я думаю, ты не станешь спорить с тем, что наш отец — та еще сволочь. — Фелан пожал плечами. — Я не буду плакать, если он умрет. В некотором смысле это будет даже проявлением милосердия. Ты лишил его второго облика. Нельзя придумать для оборотня наказания хуже.

— Между тем он не собирается умирать, — негромко возразил Норберг. — Я не могу сказать, что он счастлив и полностью доволен своей участью. Но он не сделал ни одной попытки самостоятельно отправиться на суд богов.

— Еще бы он это сделал! — Фелан неприятно хохотнул. — За порогом миров его ожидает веселенькая компания тех, кого он в свое время предал или жестоко убил. Понятное дело, наш отец всеми силами будет стараться отсрочить эту донельзя неприятную встречу.

— Вот именно, — обронил Норберг и устало опустился в кресло, из которого встал по завершении разговора с Гортензией.

Устало положил на стол локти, запустил пальцы в волосы и о чем-то глубоко задумался.

— Неужели тебе жалко его? — не унимался Фелан. Он опять отхлебнул вина. — Норберг, между нами, почему ты сам его не убил? Пока Алисандр жив, он всегда будет представлять опасность для твоей власти. Что скрывать очевидное, далеко не все хотят видеть тебя вожаком. У нашего отца осталось немало сторонников, которые пусть втайне, но мечтают о возвращении к прошлым временам. И это может стать огромной проблемой. Особенно сейчас, когда в город прибыла Гортензия со своей свитой.

Обхватившие голову пальцы Норберга дрогнули. Он внимательно слушал рассуждения брата.

— Ты слишком рьяно принялся наводить свои порядки, — продолжил барс, чуть осмелев от того, что брат не осадил его сразу. — Оборотни привыкли жить в свое удовольствие, не оглядываясь при этом на человеческие законы.

— Наш отец насиловал девушек, — глухо напомнил Норберг. — А потом, используя свой ментальный дар, заставлял их забывать об этом. И его так называемые сторонники недовольны прежде всего тем, что я запретил подобную охоту, во время которой и им зачастую перепадало немало развлечений.

— А зачем ты это сделал? — вкрадчиво поинтересовался Фелан. — Пусть бы все продолжалось. Не с таким размахом и не так часто, но все-таки. Тебе даже не надо было этого разрешать. Выразил бы вслух свое неудовольствие — и продолжал смотреть на похождения стаи сквозь пальцы. Подумаешь, эка невидаль. Ты же провел несколько показательных наказаний. Наказаний более чем жестоких. Как думаешь, добавило ли это тебе любви среди членов стаи?

— Я не нуждаюсь в любви. — Норберг вдруг стукнул кулаком по столу, да так, что барс от неожиданности расплескал вино. Хмуро посмотрел на брата, прошипел: — Мне нужно, чтобы меня слушались. И чтобы мои приказы выполнялись беспрекословно.

— Невозможно править только при помощи кнута, — возразил Фелан, с неудовольствием глядя на запачканные красными брызгами манжеты рубашки. — И уж тем более не стоит начинать с этого свое правление. Вернее было бы…

— Смею напомнить, что я — вожак стаи, — перебил его Норберг. — И пока я не нуждаюсь ни в чьих советах.

Фелан скривился, недовольный полученной отповедью. Его губы обиженно дрогнули, но он удержался от продолжения спора.

— Как знаешь, — прошелестел его голос. — Я всего лишь пытаюсь помочь тебе.

— Прости, — чуть мягче добавил Норберг. — Я понимаю, что ты беспокоишься за меня. Но я поступил так, поскольку счел это единственно верным. Я не мог спокойно стоять в стороне, безучастно наблюдая за тем, как калечат невинные души. Да, несчастные жертвы нашего отца ничего не помнят о тех ночах, что провели в замке. Только во сне кошмары возвращаются. Но разве этого мало? Разве ты пожелал бы своей Марике подобной участи? А ведь она только чудом не попала в тот проклятый подвал.

После вопроса брата Фелан с такой силой стиснул бутылку, что едва не раздавил толстое надежное стекло. Опомнившись, осторожно поставил ее на стол.

— Я еще раз предлагаю — отдай нашего отца Гортензии, — настойчиво сказал он. — Ты сам признаешь, что он в бытность свою вожаком стаи поступал чудовищно. Так пусть кара настигнет его. Я понимаю, что ты не желаешь пачкать руки. Что же, это разумно. Он все-таки наш отец. Но тигрица будет счастлива, если ты позволишь ей поквитаться за смерть сестры. — Сделав паузу, чуть слышно добавил: — Которая была моей матерью.

Норберг не торопился отвечать на слова брата. Он сидел за длинным столом, устало опустив плечи, и вычерчивал указательным пальцем какие-то загадочные символы на безупречно отполированной столешнице.

Фелан не торопил его. Он отступил на пару шагов, не сводя с брата настороженного взгляда.