Поводырь

– Однажды я уже предлагал вам, господин полковник, сменить хозяина. И вы, насколько мне припоминается, отказались. Тем не менее, теперь вы орденоносец и полковник, к вашим сообщениям прислушиваются в Петербурге, и, коли так пойдет и дальше, впереди перспективы отличной карьеры. И все это лишь потому, что одному приезжему чиновнику вздумалось начать сотрудничать с жандармским корпусом несколько плотнее, чем это принято. И он, этот странный чиновник, не требовал прежде от вас сколько-нибудь серьезных одолжений, но напротив – все, к чему прикладывал руку, служило к пользе и государю и Отечеству. Поправьте меня, если я в чем-то ошибаюсь…

– Помилуйте, Герман Густавович! Вы выставляете меня совершеннейшей неблагодарной скотиной! Конечно же, все вами сказанное – истинная правда. Однако же теперь вы просите учинить следствие над человеком лишь заради того, чтоб завладеть его имуществом… Или здесь… Господи! Ваше превосходительство! Неужели те же самые Силы Небесные донесли вам о провинностях этого…

– Левицкого.

– Да-да, Левицкого. Вы непременно знаете, что именно он отправил татей по вашу душу, но не имеете возможности это доказать? Неужто снова?

– Да что же – снова-то? – глядя на выпученные глаза обарсучевшего крыса, не смог удержать я смеха.

– Снова вставать под знамена паладина Господа, в ваш святой орден, молясь Ему, чтоб дальше Сибири не сослали?!

– Перестаньте уже юродствовать, Киприян Фаустипович. Скажете тоже… Но питейный надзиратель – это действительно «ящик Пандоры». Никогда не знаешь, что может нам открыться, если его потрясти, как следует! Что же касаемо векселей, так, по большому счету, они мне и не нужны. Меня вполне устроит, если они потеряются или сгорят. Или вот еще – у вас в архиве водятся крысы?

– Крысы? – ошарашенно выдохнул полковник. И правда – чего это я? В стародавние времена, когда кошка была чудным заморским зверем, наши предки выучивали крысу-каннибала, которая полностью вычищала дом от грызунов. Две крысы в одном архиве не выживут…

– Жаль. Было бы интересно узнать – едят ли эти твари долговые расписки.

В общем, вовсе не полковничье выражение лица у моего жандарма получилось. Зря все-таки, его так резко в звании подкинули. Заговор против цесаревича, хоть и выдуманный, не Кретковский раскрыл, а гражданский томский губернатор. Все его расследования тогда еще майора ни к чему не привели, и вся заслуга местного штаб-офицера только в том, что вовремя доложил кому следует. По мне, за это и ордена бы хватило.

Вот Кошелев, Юрий Тимофеевич – это настоящий полковник. Одни усы чего стоят! Выдающиеся, прямо-таки – буденовские, усы! Какому-нибудь подпоручику – выпускнику кадетского корпуса о таких только мечтать. Как, впрочем, и об осанке, сурово сжатых губах и блестящих оружейной сталью темно-серых глазах. Прежде думал, что и глаз-то такого цвета в природе не существует, но явился командир Одиннадцатого Томского батальона, и оказалось – все-таки бывают и такие.

Вот паровозы и члены царской семьи прибывают. Купцы и мещане приходят. Армии входят или вторгаются, а военнослужащие – непременно являются. О чем тут же и сообщают:

– Ваше превосходительство, господин генерал-майор! Полковник Кошелев явился по вашему приказанию.

И ведь не соврал ни единым звуком. Я и превосходительство, и генерал, и приказ такой действительно отдавал. Голос, правда, у полковника оказался – так себе. Нисколько не командный. С дюгамелевским и сравнить грешно. Слишком какой-то интеллигентный и даже где-то плаксивый голос. Вот в салоне великой княжны Елены Павловны ему самое место. Там много таких – считающих себя самыми-самыми на всем белом свете – заумствующих господ.

Это я к тому, что не понравился мне этот полковник. Только и проку от него, судя по вверенной его подразделению охране пересыльного острога, что на парадах выправкой блистать и молчать.

Вокруг, а кое-где и вместо, рассыпающегося, давным-давно сгнившего забора и дюжины вросших в землю холодных и сырых бараков, кто-то догадался сложить стену изо льда. И даже угловые башни не забыл. Найти бы этого таинственного архитектора и отблагодарить от имени всего облегченно вздохнувшего города, да не судьба. Сколько ни спрашивал – никто брать на себя честь изобретения не стал. Жаль. Мне смекалка и административная отвага такого человека пригодилась бы…

А на ледяных башнях в карауле стояли солдаты карташевского батальона. На пронизывающем ветру в кожаных сапогах и тонких шинелях. А на руках, которыми леденючие железные ружья нужно держать, – парадные тряпичные перчатки. И так по четыре часа без смены! Десяток гимназистов этих вояк снежками разогнать бы могли. Много ли насторожит этакий, промерзший до костей воин? И что с его пальцами станется, если учесть, что до теплых казарм еще через весь город маршировать?