Поводыри украинского сепаратизма

Той же вакханалией антирусского террора были охвачены и города. «В Мукачево ежедневно судилось военным судом по двадцать пять человек. Достаточно было голословных показаний какого-нибудь еврея, чтобы бы быть приговоренным к смертной казни. Другие свидетели, кроме евреев, не допускались. Приговоренных уводили для расстрела за город, где были уже заготовлены широкие рвы, куда сваливались расстрелянные. Стонущих еще обливали известью и засыпали землей. Несколько человек повесили, причем роль палачей исполняли цыгане или солдаты-евреи»[219]. В городе Снятыне «по доносу еврея Цуккермана были арестованы два русских мещанина — И.М. Виноградник и Притула, а вместе с ними и чиновник Лесковацкий. Всех троих солдаты повели в село Залучье и там повесили». И это притом что «Виноградник и Лесковацкий — вдовцы, причем первый из них оставил семь, другой же двое маленьких детей, которые остались без всякого присмотра и, скитаясь по городу, были предметом издевательств со стороны толпы, не знающей сострадания даже к маленьким детям»[220]. Жестокость толпы не случайна. Все очевидцы трагедии вспоминают эту самую толпу, во всех случаях безжалостную к русским, пусть даже и малым детям, и неизменно состоявшую из трех групп, объединенных в едином порыве ненависти: евреев, поляков и «украинцев». Именно эта толпа создавала накаленную атмосферу массовой истерии и психоза, всеобщего оскотинивания и зверства, попирая всякие человеческие нормы и не оставляя своим преследованием несчастных узников даже в их темницах, где, по воспоминаниям арестованных, испытывали они множество неприятностей «со стороны враждебной и сфанатизованной городской польско-еврейско-мазепинской толпы, которая собиралась обыкновенно вечером под нашими окнами, исступленно ругая нас при этом или же неистово ревя то польские революционные песни, то пресловутые, так опостылевшие всем нам “украинские гимны”»[221]. Эта же толпа сопровождала узников при доставке к месту заключения, нередко устраивая расправу над беззащитными людьми прямо на улице. О том, какие муки приходилось претерпевать русским галичанам в это страшное время, включая и тех, кому удалось избежать ареста и расправы, поведал львовский житель А.И. Веретельник: «Оставшимся на свободе приходилось быть свидетелями страшных сцен на улицах Львова. Ежедневно вели целые партии священников, крестьян, женщин и детей. Закованных в кандалы, беззащитных людей провожала толпа с криком и ругательствами в тюрьму. Вблизи тюрьмы (по Казимировской улице) кордон полицейских и солдат пропускал к арестованным толпу евреев, мазепинцев и поляков, и тогда уже начиналась настоящая оргия… Толпа бросалась на женщин, детей и стариков священников, избивала их палками и камнями, заплевывала и била чем только попало. Конечно, ни солдаты, ни полицейские не препятствовали этому выражению “патриотических чувств” толпы». Тот же А.И. Веретельник описывает совершенно дикий по своему изуверству случай: «Сглавного вокзала вели партию арестованных в тюрьму по Казимировской улице. На Городецкой улице, возле казармы Фердинанда, толпа убила камнями священника. Его убили на моих глазах. Когда этот мученик свалился под ударами палок и камней, конвойный солдат ударил его еще изо всей силы несколько раз прикладом, крича: “Ступай ты, поповское стерео ”. Но жертва австрийского произвола не могла уже встать… Отношение к арестованным властей, солдат и толпы, особенно из мазепинцев и евреев, было до того зверским, что даже одна польская газета (“Siowo Polskie”) не вытерпела и обратила внимание властей на недопустимость подобных жестокостей над неповинными, беззащитными людьми»[222]. Впрочем, со стороны польской газеты подобный жест представлял лишь имитацию «гуманности». Именно пресса, в том числе и польская, взвинчивала и науськивала толпу, доводя градус ее озверения до крайних пределов. Уже «первое известие о начавшихся арестах русских людей в Галичине сразу же подняло задор русофобской печати. Мазепинская и польско-еврейские газеты… почувствовали, что наступило время расправы с той частью русских галичан, которые, несмотря на всякого рода преследования, остались верны своей русской национальности. Вся эта печать сразу подняла неистовый крик: “Всех “русофилов”следует предать суду! Всех их следует перевешать!”»[223].И вешали, рубали, расстреливали, забивали до смерти прямо на улицах городов и сел.