Поворот оверштаг

А главное самое, день сейчас какой? Восемнадцатое ноября.

И что завтра под Сталинградом начнется?

Сталинград приобрел над нами какую-то колдовскую власть. Всем нам казалось, совершенно искренне, еще один натиск, еще один последний батальон — и этот проклятый город падет, а вместе с ним будет закончена война. Эта ничем не подкрепленная вера, однако, в те дни владела и мной, и всеми офицерами моего штаба. Все бросалось в город, на острие удара, туда шли все пополнения, люди и техника. Иметь резервы казалось излишним, когда наступил «момент истины», место решающего сражении было очевидно, и все должно быть кинуто на весы.

Нам казалось, что русские думают так же. И все силы, которые они могут найти, — здесь. И все сильнее возникал соблазн найти «последний, все решающий батальон», сняв части с флангов, передав фронт румынским и итальянским союзникам. Причем мы знали об их низких боевых качествах — настолько, что самые первые панические сообщения от 3-й румынской армии о русском прорыве были приняты за неуспешные для них бои, но все же местного значения, наподобие уже бывших на том же участке в середине октября.

Но даже на самом острие битвы, куда мы бросали все, в последние недели перед катастрофой мы все чаще терпели достаточно болезненные, а главное, необъяснимые неудачи, пусть пока местного значения. И не один я, но и никто из нас не пожелал увидеть в этом знак.

Кого боги хотят покарать, первым делом лишают разума.

Русские слишком быстро для нас научились воевать.

Паулюс Ф. «Солдаты, которые проиграли». Альт-история.

Ночь на 19 ноября 1942 года. Москва, Кремль.

— Ну что ж, Борис Михайлович, мы сделали все, что могли? Теперь остается лишь ждать.

— Все, товарищ Сталин. Поставили цели, детально ознакомили с обстановкой, обеспечили всем необходимым, вывели на исходные позиции.

— Получилось тогда — получится и сейчас. А ведь это было самым главным, что сообщили нам наши потомки — что у нас получится. Ведь тогда наш оптимизм был в известной мере ошибкой. Мы исходили во всех расчетах из того, что у Паулюса максимум девяносто тысяч, а не триста тридцать. Решились бы мы начать, зная правду?

— Зато сейчас у него там все пятьсот. А мы считаем это благоприятным обстоятельством. Чем больше туда загонят — тем больше там и останется. Наша тактика активной обороны, помимо простого перемалывания немецких войск, дала еще один эффект. Немцы бросили в город все, до неприличия ослабив фланги. И дело не только в километрах фронта. Даже я не ожидал такого подарка — что Паулюс кинет в уличные бои Двадцать вторую танковую. Теперь, в отличие от истории потомков, весь его мобильный резерв — это румынская танковая дивизия, которая к тому же у нас так и не была перевооружена — все новые танки у немцев съел Сталинград.

— А разве в той истории румыны имели немецкие танки?

— Там немцы успели передать им «тройки» для оснащения хотя бы первых рот в каждом батальоне, как и по батарее своих новых противотанковых «гадюк» в каждую пехотную румынскую дивизию. Здесь у румын лишь свое — танки типа Lt-35, довоенные чешские, и сорокасемимиллиметровые противотанковые пушки. Так что фронт мы прорвем и окружим. На первом этапе я больше опасаюсь наших собственных ошибок, а не действий противника. Исключений, подтверждающих правило.

— Например?