Поворот рек истории

– Тише, дети! Внимание на Володеньку! – вмешалась в их диалог Маняша-старшая.

Но Владимир Ильич, увлеченный беседой со старшим из сыновей, Сашей, казалось, вовсе не обращает на них внимания.

– Володенька! – окликнула брата Маняша-старшая. – Мы начнем или будем дожидаться остальных?

– Ого!!! Дожидаться! – вскричала Адель Леонидовна. – Анютка с мужем и сыном явятся только после обеда, а Дмитрий Ильич телефонировал – или ты позабыла? – что вовсе не приедет, потому что теща расхворалась!

Адель Леонидовна являлась обладательницей звонкого контральто чрезвычайно приятного тембра и небывалой насыщенности. Гласные звуки в ее исполнении резонировали так, что посуда на столе позвякивала. Владимир Ильич отреагировал на голос жены мгновенно.

– А как же Крупская? – спросил он.

– Она пришла, – повторила Катя.

– Кто, милая? – переспросил Владимир Ильич.

– Да Надюха, – ответила за дочь Адель Леонидовна. – Слышь, на кухне суета? Это она, будь благонадежен. Уже сидит за кухонным столом, с Клавдией. Нарочитого приглашения ожидает. Примадонна!

– Ты о Надежде Константиновне? – лицо Владимира Ильича внезапно перестало быть улыбчивым, глаза округлились, борода заострилась.

– Именно, – отозвалась Адель Леонидовна. – Я же говорю о нашей Надюхе.

– Надежда Константиновна Крупская – личный секретарь Владимира Ильича, – пояснила для меня Мария Ильинична. – Она вхожа в наш дом, как член семьи, как ближайшая подруга, но…

– Странноватая она, – вмешалась Адель Леонидовна. – Сама из простых, но такая церемонная, будто герцогиня… Кушай же, Петюшка. Кушай, милый, и станешь большой, как Сашук или папа.

– Ада, опять простонародность! Архиважно неукоснительно соблюдать культуру речи. Особенно при детях. Вася, будь другом, отправляйся на кухню и доставь Наденьку сюда. Так и скажи, что я строго велел. А ты, Адушка, сама перестань и Кате накажи оставить глупые шутки в адрес Наденьки.

Но Адель Леонидовна, казалось, вовсе не слушала его. По виду совсем немочка – красивая, дородная, разбитная, – она бегала вокруг стола, подкладывая детям на тарелки, поощряя общее веселье несколько простоватыми, но искренними шутками. За шутками я понял: ангельский младенец, тот, что прибыл на веранду в материнских объятиях и теперь восседал на высоком, специально предназначенном для него стульчике, на самом деле мальчик и именуется Петей.

– Сашук, оставь это! Не надо кормить кота кашей. Ой, да не облизывай же ты ложку! В животе у кота живут черви. А ну как и у тебя в животе заведутся? Катя, не трогай Петю. Пусть жамкает. Вот сорванец же ты! Не судьба мальчиком тебе родиться, а жаль. Помнишь, Володенька, мы думали с тобой, что родится мальчик, а родилась Катя. Надежда Константиновна, садитеся возле гостя. Нет, милая, Володенька тут не гость. Гость тут вот этот вот господин. Эээ…

– Богдан Огородников, – напомнил я благодушно.

Тем временем подруга дома, та самая, поименованная госпожой Ульяновой, как «Надюха», садится рядом со мной. Она мала ростом, пучеглаза и, в противоположность хозяйке дома, одета скорее неказисто, чем нарядно.

– Читай же, Маняша! – Владимир Ильич кивнул сестре, и та взяла в руки синий конверт с Императорским вензелем.

Пытаясь – и, вероятно, тщетно – скрыть необычайное волнение, я рассматривал окружающие меня лица. На пороге лета семейство Ульяновых радовало глаз пасхальной праздничностью и гармонией. Несколько выбивалась из общего тона лишь Надежда Константиновна, волосы которой не вились по плечам, но были прибраны в гладкую прическу, а платье неброской воробьиной расцветки наглухо закрывало грудь и шею.

– Володенька, письмо написано собственноручно, – проговорила Маняша-старшая перед началом чтения.

– С Богом! Читай! – провозгласил Владимир Ильич.

Во все время чтения письма Императрицы я слышал в голосе Марии Ильиничны интонации ее старшей сестры. Ах, до того памятного дня мне казалось, будто я совсем забыл Ольгу!

Смотрю на Настасью Константиновну в несказанном смущении. Решиться ли зачитать документ самому или все-таки довериться ей? Жемчуг, соприкасаясь с теплой кожей, приобретает очаровательный розовый оттенок. Глаза милочки блистают, подобно драгоценным камням. Ресницы увлажнены. Слезы сочувственного восторга и умиления готовы сорваться с ресниц на грудь. Мои руки дрожат.

– Я позволяю…

– Я позволяю!

Произносим мы одновременно. Я протягиваю руку. Милочка принимает у меня драгоценный документ с двуглавым орлом в колонтитуле листа и размашистой, широкой, как русская душа, подписью Государыни Ольги Николаевны.