Поворот судьбы

— Это сестра Джой, Пасха, — добавил отец.

— Называйте меня Терри, — поправила девушка. Она была очень симпатичной и женственной, и если бы я не горел желанием набить морду Лео, то задержал бы на ней взгляд подольше. Она пробормотала что-то относительно мамы, у которой должна незамедлительно быть, и исчезла.

Я прислонился к входной двери и сказал:

— Ну же, папа. Успокойся. Мы не уезжаем прямо сейчас. Зачем поднимать такую суету из-за нашего появления?

— Может, вы хотите есть? — спросила Джой. — Мы не ждали гостей. Вам приготовить чаю со льдом? Я делаю очень ароматный зеленый чай со специями, правда, любимый?

Мой отец моргнул.

— Все не совсем так, как тебе кажется, Гейб, — пробормотал он. — Между твоей матерью и мной достигнуто определенное согласие, пусть и не озвученное…

— Она мало что озвучивает в последнее время, потому что у нее рассеянный склероз, — выпалил я.

Буря эмоций пробежала по его лицу. Жалость, облегчение и что-то еще. Я бы определил это как выражение мученика:

«Что же еще от меня потребуется?» Он коснулся рукой лба и спросил:

— Что ты говоришь? Как? Неужели? Он все спрашивал и вздыхал.

— Я проехал полторы тысячи миль, потому что это один из основных пунктов на повестке дня нашей семьи, — отчеканил я.

— Мы сделали себе фальшивые права, — начала рассказывать Каролина.

— О, я вижу, что все-таки кое-кто очень хочет кушать, — объявила Джой, забавляя ребенка, который начал хныкать. Она направилась в соседнюю комнату, и я поблагодарил Бога за маленькую явленную нам милость: она не стала вываливать грудь прямо перед нами, чтобы накормить малыша.

— На подоконнике мята, если вы захотите добавить ее в чай. Мне пришлось пить чай, приготовленный ее руками, потому что в горле так пересохло, что я едва ворочал языком. Каролина начала бродить по комнате, рассматривая разные предметы, и в конце концов, подняла резную деревянную фигурку широкоплечего парня с огромным членом.

— Похож на нашего знакомого, Мира, — заметила она мне.

— Вы встретились с ним? — спросил отец, до сих пор не пригласивший нас присесть.

— У меня есть вопрос получше. Почему Амос существует?

— Ну, перестань. Давайте поговорим, прогуляемся.

— О нет, Леон, — ответил ему я. — У меня сапоги промокли, а у Каролины мокасины еще с прошлого года, почти прохудились. Нам пришлось затянуть пояса и прекратить покупать всякие электрические игрушки и все такое прочее. В смысле — одежду. Поэтому нас вполне устроит, если мы посидим у тебя в доме.

— Вы знаете, как сильно я вас обоих люблю, — сказал он.

— Да знаем, знаем! — ответил я, пародируя бабушку Штейнер. — Если это любовь, то давайте уже попробуем ненависть, что ли?

— Послушайте, пройдем ко мне в кабинет. Там открывается прекрасный вид на лес…

Я не выдержал.

— Послушай ты, тупица, я не хочу обидеть тебя лично, но это просто констатация факта. Ты тупица. Твоя дочь, которая сидит сейчас перед тобой, чуть не стала жертвой изнасилования, когда мы разыскивали тебя. Меня едва не арестовали. Папа, мне только пятнадцать, а я уже угнал машину и угрожал парню пистолетом. Я делаю работу за маму, потому что она иногда не может правильно выговорить слово «рюкзак», когда ей плохо. Мы нашли в твоем ящике пистолет! До тебя дошло? Нам глубоко наплевать на леса и на виды. Тебе хорошо здесь. Мне и на это глубоко наплевать. Давай, отвечай, папа! Леон!!! Что дало тебе право отфутболить нас в придорожную яму, не отвечать на звонки и игнорировать наше существование, так что даже пришлось отслеживать тебя по всей стране. Ты что, беженец?

— Гейб, — покорно вымолвил он. — Я беженец. Вернее, я был им. Пока не нашел дом. Когда-нибудь ты поймешь. Дом — это не крыша над головой. Это ощущение, что ты нужен…

— Ты меня слушал? — заорал я.

Я услышал, как в другой комнате Джой начала что-то шептать и закрыла двери.

«Проваливай», — подумал я. Передо мной стоял незнакомец, с которым я разговаривал на совершенно отвлеченные темы. Это был тот самый человек, который когда-то подбрасывал меня высоко вверх, учил произносить буквы, от которого мне досталась половина моей генетической программы. Но он, очевидно, чувствовал ко мне столько же любви, сколько почувствовал бы к вирусу. На каком-то глубинном подсознательном уровне я был уверен, что, делая последний шаг к порогу его дома, я увижу радость на его лице, я пойму, что он с удовольствием называет себя нашим отцом. Я все еще надеялся, что взрослый человек означает: хороший, ответственный человек. Но он сидел, как мумия. Как будто мы нарушили его планы на день, а это так утомительно для него — менять их на ходу. Я сказал:

— Ты счастлив. Мы за тебя рады. Но твое счастье означает, что твоя законная жена, наша мама, находится на грани между жизнью и смертью. Есть мы, есть еще один ребенок. Ты, наверное, помнишь маленькую Аврору Бореалис Штейнер. Нам приходится продавать дом…

Вот это уже зацепило его внимание. Через десять секунд мы были в кабинете. Из окна и вправду открывался изумительный вид на лес.