Поворот в сторону перекрестка

Есть и третий вариант, когда любовь возникает поневоле, когда она просто есть, и на то нет никаких причин, и, пожалуй, этот вид чувств самый замысловатый, самый крепкий и надежный, потому что не поддается никакому объяснению, как, например, родительская любовь.

Я для отца всегда оставался не тем сыном, которого он хотел иметь. Не слушал его советов, не выстраивал жизнь по плану, не учился на «отлично» в школе и не поступил в престижный вуз. Все свое время я проводил за репетициями в группе, колол татуировки, и пропадал на шумных вечеринках с крепким алкоголем и жестокими потасовками. И все же, несмотря на это, как мне хотелось верить, отец любил и любит меня, хоть в его сыне не задержалось, а может даже никогда и не возникало ни одного из качеств, подходящих под его критерии. Вероятно, это работало и с Лерой.

Какой она станет, когда вырастет? Точной копией своего старшего брата, или полной его противоположностью? Слишком рано об этом судить. Сейчас же в ней просто не имеется ничего, что способно оттолкнуть или привлечь к себе еще больше. Лера просто ребенок. Здоровый розовощекий, совсем крохотный не сформировавшийся комок человеческой плоти, но ей уже дарована сильная мотивация, и выдан крупный аванс в виде отцовской любви. По той лишь причине, что это естественно.

– Хорошо, что девчонка на этот раз, хватит уже с нашей семьи пацанов, – реплика Медведя прозвучала как всегда неожиданно. Не сказать, что я испытал сильное потрясение или шок, ведь к третьему появлению своего родственника начал уже привыкать к подобным визитам, но столь шальная и внезапная манера возникать среди живых здорово выбивала из реальности.

Медведь стоял рядом со мной. И, не обращая никакого внимания на пойманного врасплох племянника, с умилением разглядывал комнату с новорожденными.

– Что ты здесь делаешь? – спокойно спросил я.

Я никогда не видел дядьку таким по-детски довольным.

– То же, что и ты. Как ни как новый член семьи. А?! – задорно произнес он, выказывая свою потрепанную, без одного зуба улыбку.

Я промолчал. Вот только скепсис, сковавший все мое нутро, не сумел укрыться от мертвеца.

– Перестань уже на меня пялиться, как на двуглавую бородатую женщину, – серьезно заявил Медведь.

Он находился так близко, что я ощущал его настоящее человеческое дыхание. Но ведь при всем безумии своей жизни, я вполне сохранял адекватность разума, и понимал, что воскрешений в мире не бывает. А вот сны наяву как я слышал, вполне себе распространенная вещь. Чего только люди не вытворяют, едва очнувшись от наркоза, например. Или приняв ЛСД, даже перебрав с горячительным, можно поймать довольно реалистичные галлюцинации. Но ни наркоз, ни алкоголь, ни тем более наркотик не способны вызвать к жизни столь правдоподобный образ давно умершего человека.

Медведь смерил меня долгим изучающим взглядом, а затем отвернулся и принялся вновь рассматривать свою маленькую племянницу.

– Эта куртка… – моя рука невольно потянулась к предплечью дядьки, но резко застыла в воздухе, так и не довершив свой спонтанный маневр. – Она висит у меня дома в шкафу.

– Уже нет, – ответил мужчина. – И вообще, это моя квартира и моя куртка. И у меня на нее все права.

– Значит это та самая куртка. Куртка, которую я изучил до мелочей, – я обошел Медведя сзади, но от него не последовало никакой реакции, он так же смирно стоял у огромного окна, ведшего в мир крошечных младенцев.

– Вот здесь, на спине, почти у самого воротника у нее три тонких коротких полоски, неглубокий след, будто от чьей-то когтистой лапы, – я рассек пальцем воздух, указывая на три маленькие царапины на кожаном полотне куртки. – Здесь надорванный погон, – внимательно пригляделся я к правому плечу дядьки. – А еще оно сильно вышоркалось из-за того, что ты постоянно носил на этом плече чехол от гитары. Неужели ты и вправду реален? – Я поднял глаза к лицу Медведя, и неожиданно наткнулся на его суровый взгляд.

Он сгреб меня за шею и резко притянул к себе, в точности также как делал это, когда я был еще совсем мальчишкой. И меня вдруг резко обожгло внезапное объятие. Я будто снова оказался в детстве, парализованный крепкой хваткой дядьки.

– Если еще раз спросишь меня об этом, я тебе тресну, – я и не сомневался, что Медведь способен воплотить свою угрозу в жизнь. Однако совсем не поэтому я отказался от мысли вновь докапываться до истины. Ведь в мгновение ока, провалившись в прошлое, испытал такое неподдельное чувство, что уже не имело никакого значения, чем оно порождено.

Я ощутил то, что давно забыл. До боли знакомый запах кожи и табака и чего-то еще, очень сладкого – сахара. Там где Медведь репетировал, поблизости делали сахарную вату и леденцы. И куртка будто бы сейчас источала этот запах.