Поворот

— А раз болеешь — надо лечиться, — шипела тетка. — Был бы хороший муж, он бы тебя из санаториев да домов отдыха не отпускал бы.

— Я ездила… — говорила мама.

— Ездила, ездила! Вон и квартиры настоящей с такой-то семьей и то получить не сумел, а очередь — когда она еще подойдет-то, эта очередь, — гнула свое тетка. — Нет, не практичный он человек, не хозяин он, твой Василий.

— Он о себе не думает, — сказала мама.

— Он и о себе не думает и о вас не думает. Вон, Сенька у вас совсем в прислугу превратился. А ему учиться, развлекаться надо.

Ну и тетка — до чего же вредная оказалась. Мне даже крикнуть захотелось — пусть не выдумывает, я и учусь и развлекаюсь, а квартира у нас обязательно будет, и батя нас всех любит и старается, чтобы нам нормально жилось, только времени у него действительно мало. Конечно, я этого не крикнул, а взял и сунул голову под подушку, чтобы не слушать, что она там еще плетет, а то чего доброго не выдержу и запущу в нее подушкой. Но, честно говоря, чем-то ее слова меня зацепили. Не тем, конечно, что у нас квартиры еще нет отдельной, а чем-то таким… не знаю даже, как сказать. Вот и стихов батя не знает, и поговорить ему со мной все времени нет, а когда мы вместе с ним куда-нибудь ходили — я уж и не помню. Кажется, года три-четыре назад он нас всех в зоопарк водил. И еще два раза в кино ходили. Один раз в Павловск ездили. Больше не помню. И чего-то у меня на сердце кошки зацарапали.

В воскресное утро я проснулся позже всех. Огляделся. В комнате никого, а из кухни слышен громкий тети-Полин смех и другие голоса. Я вскочил и в трусах вышел в коридор и налетел на Ангелину Павловну.

— Сеня, — сказала она строго, — ты уже взрослый мальчик, почти юноша. И неприлично разгуливать в таком виде в общественном месте.

Вот ведь, обязательно настроение испортит! Я, конечно, извинился, но, между прочим, подумал: а в этих, как их, бигудях и в халате прилично в общественном месте разгуливать? Ну, да ладно, не до нее мне сейчас.

Батя тоже был в кухне. И веселый. Я даже удивился — такой он был веселый.

— А-а! Сеня! — закричал он, когда я вошел. — Ну и спал ты!

— Ага, — сказал я.

На плите что-то шипело и скворчало. Тетка Поля, красная, как вареный рак, чего-то там колдовала и все время кричала и хохотала, мама сидела на табуретке, Мишка — подумать только — чистил картошку, а Ольга терла морковку. И этот подлый Повидло тоже был здесь и подхалимскими глазами смотрел на тетку Полю, авось отломится что-нибудь. И на меня никакого внимания не обратил, как будто я для него пустое место.

А батя был такой веселый-развеселый — дальше некуда.

— Ну и спал ты! — кричал батя. — Мы уж все встали и вот уже завтрак жарим, а ты все спишь и спишь!

— Да не сплю я вовсе, — сказал я и ушел из кухни. А Повидло даже не обернулся — подхалим несчастный. Никто не обернулся. И в комнате я хлопнул дверью. Чепуха какая-то!

Я стоял у окна и смотрел на флигель напротив. Его, говорят, скоро снесут. Он солнцу мешать не будет. Какое-то дурацкое настроение у меня было. Я не слышал, как вошел батя.

— Сень, — сказал он, — ты уж извини. Не хотел я тебя будить.

— Лады, — сказал я. — Мне опять с теткой идти?

— Н-не, — заторопился он, — я сегодня сам с ней пойду. Выходной.

— Чего ты мне сказать хотел? — спросил я и посмотрел на него. А у него на скулах желваки ходили, и был он уже не веселый, как две минуты назад. Он молчал.

— Ты что, батя?

— Ничего, — сказал он. — Иногда вот думаю — провались оно все пропадом. Вот написал писатель какой-то: добро должно быть с кулаками. А? Ты это… как понимаешь?

Я никогда не видел его таким. И что я мог сказать? Откуда я знаю, каким должно быть добро?!

— Думаешь, мне приятно, — хмуро сказал он, — в… грязи ковыряться? А она… — он кивнул в сторону кухни, потом махнул рукой. — Ну, да ладно.

— Кто она? — быстро спросил я. — Мама?

— Ты что?! — сказал он тоже быстро, мне показалось, что он даже испугался. — Что ты — мама! Мама у нас знаешь какая… Нет, не мама, а вот…

— Тетка? — спросил я.

Он не ответил. Помолчал немного, потом спросил:

— Ты мою… биографию знаешь?

— Н-ну, знаю, — не очень уверенно сказал я.

— А какая моя биография? — сказал он грустно. — А вот какая…

Но продолжить ему не дали. Прибежала Ольга и позвала завтракать.

— В другой раз, — сказал батя и пошел на кухню.

Вот, так всегда «в другой раз», подумал я и поплелся за ним. Только захочешь с человеком по-настоящему поговорить — обязательно кто-нибудь или что-нибудь помешает. Всегда «в другой раз»!

А какая у него биография, в самом деле?