Утром мы, конечно, проспали и галопом понеслись в столовую. После чего мы поехали в Новый Кошкуль, где и отбили Вам телеграмму: «СРОЧНО ПРИЕЗЖАЙТЕ НЕОБХОДИМА ГОСПИТАЛИЗАЦИЯ БОЙЦЫ РАНЕНЫ».
Сегодня у нас начались беды: у Ольги воспалились гланды (до этого у неё три дня болел зуб). Мы решили срочно везти её в больницу. Переругались с шофёром и товарищем Сусловым, так как он не разрешил ехать, сказал, что и так всё пройдёт. Но мы добились своего. Врач выписал лекарства и сказал, что прыгать Оле нельзя, и вообще – нужно операцию делать.
Из Тюкалинска приехали в шесть часов вечера, а концерт – в семь. Что делать без Ольги? Выпадают целых четыре танца!
Пока все ходили в столовую, мы переделали эти танцы на троих (по рисункам). Так и выступали. А Оля сидела в зале. В этот вечер ей было очень плохо: поднялась температура.
Сегодня из строя выходит Люба: у неё болит нога, собирается «на костылях» танцевать. У Нади началось «стрельбище» в ушах, а у Галки тоже заболело горло. Так что: «стоящие на нашем пути трудности значительно превышают наши возможности» (как повторял в предыдущей поездке Серж). Но мы их стараемся всё-таки преодолевать: по щекам бегут слёзы, но мы улыбаемся на сцене – «входим в образ». Вокалисты тоже больные: все чихают, кашляют и «пускают петуха» на сцене. Вот только зав. отделом конферанса пышет здоровьем, правда, скучает по книгам (киру) – давно не «зачитывался», тем более, что холодать на улице стало. А у нас тут сухой закон.
Днём выступали в Белоглазово.
Вот, кажется, и всё Вам рассказали.
До свидания.
П. С. Шурик поехал Вас встречать в Тюкалинск (по телеграмме нашей). А мы ждём. Почему Вас так долго нет? Или Вы уже забыли про нас? В жизни всякое может случиться… А, может, «стоящие на Вашем пути трудности…»?»
Владимир Алексеевич дочитал письмо: странно, а где же телеграмма? Позвонил на почту. Ему сообщили текст и сказали, что скоро принесут. «Да… деревня – не город! Что письма, что телеграммы оттуда идут… Надо срочно ехать! Ольга сильно больна… Вот так за ними не следить! Глупые ещё девчонки… На мотоциклах катаются неизвестно с кем. А если бы разбились? А эти олухи-мужики, что за старших с ними, куда смотрят? Ещё и в больницу не везут! Ну, я приеду – устрою им разгон!»
Он пошёл к директору КПУ и доложил обстановку. Тот отправил Ларионова срочно в Тюкалинск:
– Владимир Алексеевич, срочно везите ребят в Омск! Прекращайте всякие гастроли! Что мы из них инвалидов будем делать из-за этих концертов? Холодно – ночуют на полу… Неужели нельзя кровати, да хоть раскладушки, осенью найти? Кругом одна халатность…»
На другой день вся «агитка» радостно встречала своего шефа – освободителя. Он дал приказ возвращаться в Омск. В автобусе сел рядом с Ольгой, обнял, положил её голову на свою грудь. Оля сидела и тихо плакала, намочив слезами его свитер: болела голова, зуб, горло…
– Потерпи, миленькая, скоро приедем, – говорил ей Владимир.
Глава 11. Проводы Шурика
В октябре начались занятия. И Ларионов до поздней ночи пропадал в своём танцклассе. Радовался, когда Ольга приходила к нему на индивидуальный урок по композиции танца. Снова придирался к ней, к каждому сочинённому ею движению, заставлял без конца переделывать и исполнять придуманное. Порой опять доводил её до слёз.
– Ольга, ну что ты, в самом деле? Пора бы уже привыкнуть ко мне. Тяжело в учении – легко в бою. Работать легче будет. Не обижайся… Не надо много наворачивать: в простоте – красота.
И Владимир Алексеевич нежно, указательным пальцем, смахивал с её ресниц слезу. «Да люблю же я тебя, люблю! – кричал он мысленно. – Вот и придираюсь, как дурак. Но не хочу, чтобы ты это знала, не хочу тебя обременять чем-либо…»
И на уроке народного танца снова кричал на весь класс:
– Родионова! Ногу выше поднимать надо! Не лениться! И булочек поменьше есть, чтобы легче танцевать было!
Сашка вспыхивал от обиды за неё:
– А что, вы её полной считаете? Я бы не сказал…
Ларионов смеялся:
– А это ещё что за заступник нашёлся? Вот пойдёшь в армию – там и защищай дам, а тут уж мы как-нибудь без адвокатов обойдёмся!
Шурик сопел, продолжая сердиться на шефа.
А в армию он, действительно, cкopo загремел. В осенний призыв – на 7 Ноября. Сначала со всей «агиткой» отметили проводы в общаге, а потом девчонки прибежали проводить его на призывной пункт.
– Оль, прошу тебя – пиши. Хотя бы первое время. Ждать не прошу: на то твоя воля. Поступай, как сердце велит. Но без твоих писем мне будет очень плохо, это уж точно, – сказал он, поцеловав её на прощанье. – Если захочешь выйти за Ларионова – выходи. Он хороший мужик, настоящий, и тебя любить будет. Только не давай ему обижать себя… А я к вам в гости приезжать буду… Может, крёстным отцом стану. Возьмёте? – спросил Шурик, стараясь улыбаться.
Ольга ничего не отвечала. Стояла с глазами, полными слёз. «Шурик, Шурик! Вот и ты уходишь „во солдаты“. Трудно тебе там будет. И хотелось бы мне тебя ждать, но… Зачем врать? Не смогу. Люблю я Ларионова, сам знаешь», – думала она про себя, но вслух ничего не говорила, боясь расстроить Сашку.