Большое поместье было почти самостоятельной деревней или городом в миниатюре, но оно вовсе не собиралось подражать Лондону обилием мусора и грязи. Френсис Бэкон, которого в большей мере интересовала природа человека, чем гигиена, однажды мудро сказал: «Тот, кто строит прекрасный дом на дурном месте, заключает себя в тюрьму». На взгляд Бэкона, дурное место — это место с нездоровым воздухом, труднодоступное, с плохой торговлей, плохими соседями, недостатком леса, воды, тени, укрытий и неплодородной почвой. Слишком близко или слишком далеко от больших городов, отсутствие условий для охоты и скачек — все это способствовало тому, чтобы место было признано дурным. Ведь в таких условиях человек мог бы точно так же находиться на корабле или сидеть в тюрьме, куда бедный Эндрю Бурд и в самом деле был заточен на некоторое время за колдовство.
Уильям Харрисон был не таким придирчивым. Он удивлялся тому, как много было построено новых домов, но был слишком сдержан, чтобы сокрушаться по поводу их качества. Эти современные дома, по его мнению, были несравнимы с теми, что строили во времена правления Генриха VIII, которого он называл довольно таинственно: «единственным Фениксом своего времени за качественную и надежную каменную кладку». Вспоминая старые добрые дни, когда строили крепко и на века, и глядя на непрочные постройки елизаветинского времени, Харрисон грустно заметил: «Хотя и сейчас есть много внушительных домов, возведенных в разных частях нашего острова, однако они скорее поражают необычным видом, словно бумажные постройки, но не отличаются надежностью и прочностью; тогда как, например, его (Генриха) здания превосходили их во всем, и поэтому им справедливо следует отдать предпочтение перед всеми остальными».
Во многих из этих новых «бумажных домов» должно было быть чертовски холодно, так как они были повернуты к северо-востоку. В то время люди твердо верили, что «южный ветер вредоносен и несет опасные испарения»(18). Однако те, кто строил коттеджи и фермерские дома, не были охвачены этими новомодными гигиеническими идеями и по-прежнему грелись на южной стороне. Но ренессансные черты, проявившись сначала в крупных особняках, постепенно проникли в более мелкие поместья, а затем в дома фермеров и даже коттеджи.
Небольшие особняки, усадьбы зажиточных городских торговцев, дома местных сквайров, новые дома йоменов — многие йомены были более состоятельны, чем мелкие дворяне того времени, — строили люди, которым вряд ли суждено было принимать у себя королеву, но они, вероятно, имели большие семьи и часто приглашали гостей. Именно им сельская Англия обязана большей частью своей типичной архитектуры. Однако размеры и внешний вид этих домов также удивительно разнились. Честлтон-хауз в Оксфордшире — почти совершенный пример позднего елизаветинского стиля, переходящего в якобитский. Эту миниатюрную копию большого поместья с внутренним двором построил преуспевающий фермер. Не так далеко от этого дома находится его полная противоположность — крохотный серый Оулпен в Глостершире. Маленький уединенный домик, окруженный гигантскими тисами, был построен намного раньше. Комптон Виниатс, сразу за границей Уорикшира, не был похож ни на один из двух предыдущих, разве что расположен приблизительно в том же районе. Он беспорядочно разросся в разные стороны, так как почти не имел никакого плана. Его постоянно достраивали то тут, то там, начиная с 1525 года. К счастью, Англия просто усыпана, или скорее украшена, мелкими особняками и домами. Многие из них теперь известны и знамениты, но есть еще множество других, спрятанных в небольших деревеньках, вдалеке от больших дорог и туристических маршрутов. А к некоторым из них ведет столь узкая, извилистая, изрытая и топкая зимой тропа, что житель того времени и даже сама Елизавета, окажись она в современной Англии, без всякого колебания с первого взгляда узнали бы и дорогу, и дом.