Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет

А. А. Орлова-Чесменская была не единственной исполнительницей русских народных танцев среди молодых дворянок. П. А. Вяземский сообщает А. Я. Булгакову: «Урусова — совершенная богиня, еще похорошела, восхитила всех своею русскою пляской».

Вспоминая веселую жизнь в имении В. А. Недоброво, А. П. Беляев пишет: «Василий Александрович очень любил, когда вторая дочь Надежда Васильевна плясала русскую. Для этого она надевала богатый сарафан, повойник и восхищала всех гостей своей чудной грацией»^{67}. Этим мастерством наделил Л. Н. Толстой и свою любимую героиню Наташу Ростову.

К сольным танцам принадлежал и танец с шалью, па-де-шаль.

«Однажды на балу у Орлова попросили одну из московских красавиц, жену его незаконного сына, протанцевать "pas de chele", — вспоминает Е. И. Раевская. — Она согласилась и, став посреди залы, будто невзначай, выронила гребень, удерживающий ее волосы. Роскошные, как смоль, черные волосы рассыпались по плечам и скрыли стан ее почти до колен. Все присутствующие вскрикнули от восторга и умоляли ее исполнить танец с распущенными волосами. Она только того и хотела; исполнила танец при общих рукоплесканиях»^{68}.

Появлению этого танца способствовало увлечение французского общества античной культурой. «Па-де-шаль — соло, танцуется с легким газовым шарфом в руках: танцующая то обмотывается им, то распускает его». Особое внимание обращалось на плавность и грациозность движения рук.

Иногда на балу рождался какой-нибудь новый танец. «На последнем бале у Ф. Голицына было 18 дам и более 40 танцоров, — сообщает москвичка М. А. Волкова своей подруге В. И. Ланской 1 февраля 1815 года. — Так как этот толстый князь Федор из всего умеет извлечь пользу, видя, что многие не танцуют, он выдумал кадриль, в которой у каждой дамы было по два кавалера, нас это очень забавляло; но беда была в том, что все путались, не зная, в какую сторону повернуться и кому прежде кланяться»^{69}.

Наиболее полный список популярных в то время танцев встречаем в воспоминаниях М. Дмитриева: «А тогда танцев было множество: экосезы и англезы со множеством фигур, круглый польский, polonaise sautante[80], вальс, тампет, матрадура, мазурки, и все это кончалось бесконечным котильоном, а после ужина поднимались и старики с молодыми и дурачились в грос-фазере[81]. Бывало, так завеселишься, что ног под собой не слышишь; эти балы кончались… часа в четыре за полночь»^{70}.

«Если где-либо собирались на вечер или на бал, то каждый имел право подходить к любой даме, не ожидая, чтоб его прежде представили: за благонадежность и приличность господина ручалось уже то, что он находился в одном доме с дамою; иначе его бы не приняли; следовательно, дама не имела никакого основания опасаться, что подходящий к ней кавалер может ее компрометировать»^{71}.

«Первый мой выезд был на бал к Хвостовым, — вспоминает Е. А. Хвостова. — …Войдя в ярко освещенную залу, у меня потемнело в глазах, зазвенело в ушах; я вся дрожала… Но боязнь эта скоро исчезла, дамы и девушки заговорили со мной первые (тогда еще не существовала на свете претензия говорить и танцевать только с представленным лицом)…»^{72}

Многочисленные руководства по этикету содержали правила поведения барышни на первом балу: «Если у девушки есть отец, то он под руку вводит ее в залу, представляет своим старым друзьям, и ему же представляются кавалеры, желающие танцевать с его дочерью»^{73}.

Считалось неприличным обещать один танец двум кавалерам. «Этого должно всячески избегать, так как подобные случаи носят отпечаток кокетства…»^{74}

Дама, чтобы не причинить одному из кавалеров неудовольствие, должна была «прибегнуть к маленькому притворству и, отговорясь усталостью», пропустить злополучный танец.

Дамы и барышни «имели маленькие книжки в оправе слоновой кости, в которых записывалось, на каком балу, с кем и что танцуешь». [см.илл.] Нарушить правило допускалось только в том случае, если на танец приглашал император.

«Обманутый» кавалер не должен откровенно выражать своего неудовольствия, подобно штабс-капитану Шеншину, о котором рассказывает в своих воспоминаниях М. М. Петров. «Молоденькая вдовушка», дав обещание танцевать с ним будущий танец, пошла с другим. «Шеншина это своевольство взорвало, и он наговорил ей упреков с три пропасти поносительных — так что она принуждена была скрыться, удаляясь с балу»^{75}.

Девушки выезжали на бал только в сопровождении матери или какой-нибудь почтенной дамы, родственницы или близкой знакомой. Персидский посол, остановившийся в Москве проездом в Петербург, в 1814 году, на балу у графини Орловой был удивлен, «зачем на этом балу так много старых женщин, и когда ему объяснили, что это матери и тетки присутствующих девиц, которые не могут выезжать одни, он резонно заметил: разве у них нет отцов и дядей?..»^{76}.