Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет

Через несколько десятилетий оставлять у швейцара карточку «с загнутым углом» стало общепринятой нормой. Князь С. Е. Трубецкой, автор «Минувшего», в главе, посвященной светской жизни начала XX века, приводит курьезный эпизод: «Особо стояли благодарственные визиты на следующий день после балов, вечеров или обедов. В этих случаях можно было наверное рассчитывать, что принят не будешь, и дело ограничивалось передачей швейцару загнутых карточек. Поэтому на такие визиты часто ездили даже не надев сюртука. Помню, однако, как однажды с моим бальным сотоварищем, Мишей Голицыным ("Симским"), случилась маленькая неприятность. Он подкатил к подъезду дома Клейнмихелей, чтобы загнуть там карточки, но, как нарочно, вслед за ним подъехали и сами хозяева. Обе стороны были смущены: Миша не мог загнуть своих карточек, а хозяева не могли сказаться отсутствующими или сказать в лицо, что они «не принимают». Визит состоялся… и был сделан без сюртука! В те времена это было почти скандалом. Но изо всего бывают выходы, и мы обычно оставляли, уезжая с вечера, загнутые заблаговременно карточки швейцару (при рубле), или один из нас возил карточки нескольких друзей: обычая рассылать или оставлять незагнутые карточки в Москве тогда не было»^{15}.

В «этикетном Петербурге» визитеры придерживались более строгих правил. «Когда начинался сезон в Петербурге, т. е. незадолго до Рождества, а главным образом после Крещения и длившийся до Великого поста, спрос на кавалеров был всегда очень большой. Дирижерам надлежало их вербовать, и они запрашивали полки, прося им указать, между только что произведенными офицерами, подходящий элемент. Балы давались многими лицами ежегодно, а некоторыми и несколько раз в сезон, и попавшим раз в списки этих домов приглашения присылались аккуратно, конечно, при условии, что офицеры не только подходили, но и до бала и после появлялись бы на приемные дни дам, у которых давались таковые, или же просто надо было оставлять карточки — разные мужчинам и дамам; например, мужичинам мне надо было оставлять карточки, где было написано: "Сергей Александрович Мещеринов — Преображенского полка", дамам же полк не ставился. У всех высочайших особ и у особо важных лиц надо было расписываться и у высочайших особ, обязательно до 12 часов, причем это регулярно стоило рубль серебром, который совался в руку швейцара»^{16}.

* * *

Визитные билеты {17}

«Обычай напоминать о себе в большие праздники именными визитными карточками давно существует в Петербурге. Московские жители долго сохраняли свое на этот случай приличие: лично объезжать с поздравлением в торжественные дни всех родственников и людей случайных; это приличие с населением отдаленных частей Москвы почти что вывелось. Небольшие его неудобства заключались в следующем: в Новый год, например, всякий благовоспитанный человек обязывался поздравить свою тетушку на Разгуляе (у кого бы их и не было, то в Москве сыщутся), от нее по дороге желать нового счастья какому-нибудь внучатому дяде на Ордынке; побывать у полдюжины рассказчиц-старушек, у которых итог годов равняется числу дней високосного года: такое внимание к сим прародительницам необходимо, ибо они составляют репутацию молодых людей в свете; крестят, женят, хоронят, жалуют чинами и лентами кого рассудят, и все это, не сходя с софы, за гран-пасьянсом. Да и живут все по соседству: одна на Покровке, две в Кудрине и остальные за Калужскими воротами.

Сначала развозили визитные билеты в Москве ливрейные лакеи, которые обыкновенно посылались в карете; они со всею важностью исполняли поручение своих господ по регистру. Тут целые коллекции пожилых дам, подобно стае птиц, испуганных приближением стрелка, зашумели, заспорили и возражениями огласили общество: „Это ни на что не похоже: привезут холопа четверкою под окошко, и он выбросит карточку столбовой русской дворянке”, — говорит старая бригадирша, поправляя свой ровесник, тюлевый чепец. „До чего мы дожили! Нет уважения ни к летам, ни к достоинству!” — продолжает жеманная чиновница десятого класса, рыцарша ломберного стола. „C'est affreux! C'est indigne!”[32] — жалобно взывает молодая смиренница, привыкшая встречать и провожать своих угодников.