Читаем Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет полностью

Тетушка до того баловала меня, что когда я вернулась с обеда и рассказала ей о пахитосе, то, не находя в этом ничего предосудительного, она тотчас же подарила мне несколько пачек, а дядюшка, баловник порядочный, прибавил к ним мундштучок.

Вот с этого-то времени, т. е. с восемнадцатилетнего возраста, я не отстала от этой дурной привычки. Отец не курил и не одобрял тех, которые предавались этому занятию, о дамах и говорить нечего. Не желая сделать ему неприятное, я не курила при нем, пока не вышла замуж»{43}.

Не следует путать пахитосу с папиросой. Примечательно свидетельство той же мемуаристки: «К обеду Паткуль приехал к нам… Тетушка как-то проболталась, что я курю, но стесняюсь при нем, тогда он подал мне свой портсигар и просил закурить пахитосу. Папирос не существовало в то время»{44}. Курила пахитосы и Наталья Николаевна Пушкина. По словам В. А. Соллогуба, дамы в России «курят без устали, хотя многих из них загубила первая папироска».

В Петербурге «папиросы в бумажных гильзах появились в продаже в 1840-х гг.»{45} «Явились другого рода курения: папиросы, пахитосы и тому подобное. Их стали продавать втрое дороже сигар, а модный свет за модное название стал платить втрое дороже, не разбирая, что пахитосы и папиросы тот же курительный табак, набитый в соломинки и бумажки»{46}.

«Модный тон» предписовал мужчине предложить даме папиросу, хотя не все мужчины одобряли это увлечение. Актриса П. И. Орлова-Савина, рассказывая о знакомстве со своим будущим мужем, городским головой г. Осташково Ф. К. Савиным, свидетельствует: «И мне как светской даме сделал вопрос: "Не угодно ли вам папирос?" А я со своей обыкновенной откровенностью сделала гримасу и сказала: "Я не курю и не люблю, когда женщина курит". Это, должно быть, ему понравилось»{47}.

Курить на улице сигары и папиросы строго воспрещалось. «Однажды император Николай встретил француза, который, по неведению или пренебрегая запретом, курил чистейшую гаванскую сигару, со вкусом пуская плотные колечки дыма.

Николай, по обыкновению, в одиночестве совершал свою прогулку на дрожках.

Он велел французу сесть рядом, привез его в Зимний дворец и ввел в курительную великих князей. «Курите здесь, сударь, — сказал он. — Это единственное место в Санкт-Петербурге, где дозволено курить».

Француз докурил сигару и, выходя, спросил, кто этот господин, так любезно доставивший его в единственное место в Санкт-Петербурге, где дозволено курить. Ему ответили: "Это император"»{48}.

Одесса была единственным городом, «где дозволено курить». «Два обычая общественной жизни придавали Одессе оттенок иностранного города: в театре во время антрактов мужская партерная публика надевала на голову шляпу, и на улицах дозволялось куренье сигар, тогда как эта последняя вольность составляла до весьма недавнего времени почти уголовное преступление во всех прочих городах Российской империи»{49}.

«Тогда было запрещено курить на улицах. Чиновники часто нарушали это запрещение… Иногда попадался с папиросой и офицер», — свидетельствует В. И. Танеев, рассказывая о нравах Владимира в 40-е годы{50}.

Со временем в некоторых общественных местах к курильщикам стали относиться более снисходительно, но, как и в начале века, не позволялось курить в присутствии начальника или старшего по званию. В апреле 1859 года художник И.И.Шишкин писал родителям: «Недавно был случай, довольно смешной. Вы, может быть, знаете, что в Петерб[урге] есть новый зверинец Крейцберга, он слывет укротителем зверей. И вот один раз один молодой человек, рассматривающий зверей, и так как там воздух довольно тяжелый, он и закурил сигару или папироску (там позволено). Случилось же тут быть генералу, какому[-то] известному скотине, его знают, я забыл фамилию. Он страшно напал на молодого человека, зачем он курит в присутствии генерала, тот, конечно, отгрызся отлично; но так как они говорили довольно громко, то другие посетители пришли в негодование и закричали: "г. Крейцберг, укротите этого зверя", т. е. генерала! Отлично. Этот случай знает весь Петербург»{51}.

«В 1860-м году… еще не позволяли курить на улицах»{52}. К концу века нравы изменились. Стали курить даже в стенах императорских дворцов. Примечательна запись А. А. Половцова, сделанная им в дневнике 10 апреля 1890 года: «Вторник. Рождение вел. кн. Владимира Александровича. Весь город с их величествами и целым императорским семейством наполняет залы его некрасивого дворца.

После обедни поздравляют их высочеств, а затем завтракают в бальном зале и большой столовой. После завтрака стоят кучею в тех же комнатах, где завтракали, и даже некоторые курят; все это весьма неэлегантно и не-придворно. Оно больше похоже на толпу путешественников в какой-нибудь железнодорожной станции»{53}.

Перейти на страницу:

Все книги серии Живая история: Повседневная жизнь человечества

Похожие книги

История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

История частной жизни: под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 4: от Великой французской революции до I Мировой войны; под ред. М. Перро / Ален Корбен, Роже-Анри Герран, Кэтрин Холл, Линн Хант, Анна Мартен-Фюжье, Мишель Перро; пер. с фр. О. Панайотти. — М.: Новое литературное обозрение, 2018. —672 с. (Серия «Культура повседневности») ISBN 978-5-4448-0729-3 (т.4) ISBN 978-5-4448-0149-9 Пятитомная «История частной жизни» — всеобъемлющее исследование, созданное в 1980-е годы группой французских, британских и американских ученых под руководством прославленных историков из Школы «Анналов» — Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. Пятитомник охватывает всю историю Запада с Античности до конца XX века. В четвертом томе — частная жизнь европейцев между Великой французской революцией и Первой мировой войной: трансформации морали и триумф семьи, особняки и трущобы, социальные язвы и вера в прогресс медицины, духовная и интимная жизнь человека с близкими и наедине с собой.

Анна Мартен-Фюжье , Жорж Дюби , Кэтрин Холл , Линн Хант , Роже-Анри Герран

Культурология / История / Образование и наука
Сокровища и реликвии потерянных цивилизаций
Сокровища и реликвии потерянных цивилизаций

За последние полтора века собрано множество неожиданных находок, которые не вписываются в традиционные научные представления о Земле и истории человечества. Факт существования таких находок часто замалчивается или игнорируется. Однако энтузиасты продолжают активно исследовать загадки Атлантиды и Лемурии, Шамбалы и Агартхи, секреты пирамид и древней мифологии, тайны азиатского мира, Южной Америки и Гренландии. Об этом и о многом другом рассказано в книге известного исследователя необычных явлений Александра Воронина.

Александр Александрович Воронин , Александр Григорьевич Воронин , Андрей Юрьевич Низовский , Марьяна Вадимовна Скуратовская , Николай Николаевич Николаев , Сергей Юрьевич Нечаев

Культурология / Альтернативные науки и научные теории / История / Эзотерика, эзотерическая литература / Образование и наука
И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата
И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата

Историко-филологический сборник «И время и место» выходит в свет к шестидесятилетию профессора Калифорнийского университета (Лос-Анджелес) Александра Львовича Осповата. Статьи друзей, коллег и учеников юбиляра посвящены научным сюжетам, вдохновенно и конструктивно разрабатываемым А.Л. Осповатом, – взаимодействию и взаимовлиянию литературы и различных «ближайших рядов» (идеология, политика, бытовое поведение, визуальные искусства, музыка и др.), диалогу национальных культур, творческой истории литературных памятников, интертекстуальным связям. В аналитических и комментаторских работах исследуются прежде ускользавшие от внимания либо вызывающие споры эпизоды истории русской культуры трех столетий. Наряду с сочинениями классиков (от Феофана Прокоповича и Сумарокова до Булгакова и Пастернака) рассматриваются тексты заведомо безвестных «авторов» (письма к монарху, городской песенный фольклор). В ряде работ речь идет о неизменных героях-спутниках юбиляра – Пушкине, Бестужеве (Марлинском), Чаадаеве, Тютчеве, Аполлоне Григорьеве. Книгу завершают материалы к библиографии А.Л. Осповата, позволяющие оценить масштаб его научной работы.

Сборник статей

Культурология / История / Языкознание / Образование и наука