Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет

«Так как сам государь (Николай I. — Е.Л.) не курил и терпеть не мог табачного дыма, то, конечно, и при дворе это удовольствие не имело места»^{32}. Разрешение курить в присутствии лиц царской фамилии — знак «высочайшей милости» и «исключительного расположения», которыми удостаивались только избранные. 25 октября 1815 года А И. Михайловский-Данилевский, сопровождавший императора в заграничных поездках, запишет в своем журнале: «Меня утешает, кроме моей совести, уважение некоторых почтенных людей и, особенно, обращение великих князей Николая Павловича и Михаила Павловича, которые в Берлине неоднократно приходят ко мне в комнату, долго у меня сидят и со мною беседуют, и даже приказывают, чтобы я в присутствии их не переставал курить трубку»^{33}.

«Вообще, он (М. Ю. Виельгорский. — Е.Л.) был ужасно рассеян (что, впрочем, не распространялось на его умственные и музыкальные занятия), но друзья прощали ему, а при дворе знали за ним такое свойство: случалось, он закуривал в присутствии императрицы, напрочь забыв, где находится»^{34}.

Было запрещено курить на улице и в общественных местах, но можно было курить в кафе и ресторанах, если эти заведения имели разрешение на торговлю табаком. Разрешалось курить и в Английском клубе. П. Ф. Соколов, автор «Записок клубного завсегдатая», свидетельствует: «Признаюсь, что хоть и грешно, но я очень люблю курить и меня очень волновало, когда и где в клубе можно заниматься сим весьма неполезным, но приятным делом. Оказалось, что курить можно прямо в столовой, но только после подачи последнего за обедом блюда — иначе тем, кто из членов не курит, будет слишком противно»^{35}.

Позволялось курить в театре. Рассказывая о пензенском театре, И. А. Салов отмечает: «Папиросы тогда еще не были в ходу, а курили трубки и табак Василия Жукова, а потому в буфете было устроено несколько горок для чубуков и трубок, которыми посетители и могли пользоваться за известную плату. Люди небрезгливые курили прямо из чубуков, не рассуждая о том, у кого во рту был предварительно этот чубук, но брезгливые требовали непременно, чтобы в чубук было воткнуто гусиное перышко, каковых и заготовлялось великое множество. Нечего говорить, что когда публика закурит эти трубки, то в буфет не было возможности войти…»^{36}.

На службе курить не разрешалось. «Между чиновниками не было никакой дисциплины; в канцелярии курили трубки — сигар еще не знали…» — рассказывает В. И. Штейнгейль о положении дел в московской Гражданской канцелярии в 1814 году^{37}.

Е. И. Расторгуев в книге «Прогулки по Невскому проспекту», изданной в 1846 году, отмечал: «Лет за тридцать в Петербурге было девяносто три табашных лавки и магазина[40], но большею частию была в них продажа табака нюхательного, русского и иностранного, весьма немного курительного голландского и турецкого.

Вдруг с величайшею прогрессиею посыпались у нас сигары и картузы[41] курительных Табаков…

Трубки и табак выгнаны в губернии, а сигары овладели почти всем Петербургом решительно и без исключения»^{38}.

Интересное свидетельство находим в письме А. Я. Булгакова к дочери: «Как-то я был в Люблине на вечере, данном Потемкиным, кому не знаю. Было общество с того света, но полная непринужденность и свобода безграничная до того, что во время спектакля гостям предлагали сигары»^{39}. Письмо датировано 1833 годом.

В этом же году Н. О. Пушкина, мать поэта, писала из Петербурга дочери Ольге в Варшаву о сестрах Занден, прозванных Ми-би: «Они помешаны на моде, я хочу заставить их курить табак, убедив их, что в высшем свете все дамы курят, и правда, у Фикельмон они курят сигареты, а я Ми-би скажу, что толстые трубки»^{40}. Сигареты, или «трабукосы» представляли собой «толстые пахитосы в маисовой соломе, вроде нынешних папиросов, явившихся в Петербурге только в конце сороковых годов»^{41}.

Любопытно, что в своем доме Надежда Осиповна, как пишет Л. Павлищев, «неблагоприятно» относилась к курильщикам. «Дядя Лев, страстный курильщик, чувствовал себя не совсем ловко в присутствии матери, когда должен был, по ее желанию, засиживаться у нее в гостиной. Сергей же Львович, до кончины Надежды Осиповны, курил секретно»^{42}.

А. В. Мещерский, описывая светские гостиные начала 40-х годов, отмечает: «…в то время в обществе все курили пахитоски, даже и дамы». Как свидетельствует А. О. Смирнова-Россет, моду эту среди дам ввела в Петербурге жена австрийского посланника графиня Дарья Федоровна Фикельмон, внучка М. И. Кутузова.

М. Паткуль, вспоминая посещение дома князя Одоевского, писала: «Забыла упомянуть, что однажды, когда я обедала у них, сестры-княгини Пущины предложили мне выкурить пахитосу. Сначала я отказалась, но когда они сами закурили и подали мне зажженную пахитосу, я решилась испытать, вкусно или нет. В то время была мода курить. Хотя у меня закружилась слегка голова, но я нашла, что это очень приятно.