Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия

Шампанское подано: мы выпили уже не за здоровье, а за действительное спасение приговоренного к смерти друга. Потом мы взяли его под руки, торжественно проводили до самой его квартиры и распростились с ним, осыпав его поздравлениями. Кунценберг, видимо, ожил сердцем, и камень свалился с его груди, когда он удостоверился, что предсказание Гольцмана не сбылось в предназначенный час. Прощаясь с нами, он всею душою радовался, что время испытания миновалось и что в первый раз со времени ночных посещений Гольцмана он проведет спокойную ночь. Он готовился уже лечь в постель, как вдруг послышалось ему, будто в его кабинете кто-то шаркает и роется в бумагах. Он берет свечу, отворяет дверь кабинета… вдруг раздается пистолетный выстрел. Слуга вбегает: и что же?.. на полу лежит окровавленный труп Кунценберга. В то самое время вор, забравшийся в кабинет, выскочил из окна, а часы, висевшие на стене, добивали двенадцать часов ночи. Слуга узнал в этом воре пленного француза!..

Ведь надобно же, чтобы на беду часы мои, как нарочно, были на этот раз впереди десятью минутами!.. ^{10}

* * *

Я знаю в Москве одного правдивого человека, который твердо уверен, что пока не явится ему друг его, с которым условились они видеться в час смерти, то он не умрет ^{11}.

* * *

«Более сорока лет тому назад я знал двух молодых людей, — рассказывает один из военных ветеранов, — они служили в Переяславском конно-егерском полку обер-офицерами: господин А. — православного вероисповедания и Ш. — лютеранского. Эти два молодые мои приятели были друзьями между собою. Они дали друг другу обет, что тот, кто из них прежде умрет, придет к оставшемуся в живых и скажет, что бывает с человеком по исходе души и что ожидает их в будущей жизни.

Несколько лет я не видал ни того ни другого, однако же знал, что один из них, именно Ш., умер. В 1836 году мне предстояла надобность быть в Тамбове, откуда в 25 верстах проживала в одном селе тетка моя. Я приехал к ней с намерением пробыть у ней несколько дней. В первый день моего приезда она рассказала мне об одном страннике, посвятившем себя Богу. Он ведет самую строгую жизнь, говорила она, так что, почитая себя недостойным входить в храм, часто становится у порога и, несмотря на холод, стоит босиком, носит монашеское полукафтанье и опоясывается ремнем.

— Не хотите ли видеть его? — спросила она меня. — Он теперь у меня.

Я попросил познакомить меня с ним. Странник, по приглашению моей тетки, пришел, и что же? Это был А. Я вскочил с места, подбежал к нему и вскричал:

— А., это вы?

— Да, это я, — отвечал мне странник, и мы с ним обнялись.

— Какими судьбами ты сделался таким?

Он объяснил мне, что по данному обету его друг явился ему не в сновидении, а наяву, рассказал, что испытывает душа по исходе из тела.

— А что именно, говорить мне запрещено, — прибавил А. — Но чтобы сколько-нибудь понять, что это такое, достаточно тебе видеть на мне вот эту свитку. Вот причина, по которой я, продав свое богатое имение, употребил деньги на богоугодные дела и хожу как бедный грешник, умоляя Господа о прощении грехов. Надеюсь, Господь меня не оставит» ^{12}.

* * *

И тогда братья дали друг другу обещание дать знак с «того света» (если он есть), когда один из них умрет, первым тому, кто останется жив. Шутку эту все забыли, но зимой 1908 — 1909 годов обещание само напомнило о себе. В одно из своих краткосрочных посещений особняка на Мойке неведомая сила ночью неожиданно подняла Феликса (Юсупова. — Е. Л.) с постели, она же и заставила его подойти к комнате Николая, запертой со дня его смерти: «Вдруг дверь открылась. На пороге стоял Николай. Лицо его сияло. Он тянул ко мне руки… Я бросился было навстречу, но дверь тихонько закрылась! Все исчезло» ^{13}.

* * *

Обе княгини были женщины отменно любезные и могли назваться красавицами… Жозефина очень часто разговаривала со мною об этой дружбе.

— …Мы никогда еще не расставались, и я думаю, что разлука будет для нас большим несчастием. Мало ли что случается? Одна из нас может умереть, нам не удастся проститься друг с другом… О, вы не можете представить, как эта мысль нас пугает! Правда, мы на этот счет взяли некоторые предосторожности, — продолжала Жозефина, улыбаясь, однако ж вовсе не шутя, — мы связали себя клятвою.

— Клятвою?

— Да. Мы поклялись друг другу, что если судьба приведет одну из нас умереть прежде и мы в эту минуту не будем вместе, то умершая должна непременно, не покидая еще земли, явиться к той, которая останется в живых…

Жозефина, уложив спать своих гостей, заснула сама крепким сном часу во втором утра. Засыпая, она даже, сверх обыкновения, ни разу не подумала о Казимире.