Супружеский союз моих родителей был примерный; они жили, как говорится, душа в душу. Мать моя, и без того огорченная недавнею потерею, лишившись теперь неожиданно нежно любимого супруга, оставшись с восемью малолетними детьми, из которых старшему было 13 лет, а младшему один только год, впала в совершенное отчаяние, слегла в постель, не принимая никакой пищи, и только изредка просила пить. Жены ирбитских чиновников, видя ее в таком положении, учредили между собою дежурство и не оставляли ее ни днем ни ночью. Так проходило тринадцать уже дней, как в последний из них, около полуночи, одна из дежурных барышень, сидевши на постланной для нее на полу перине и вязавшая чулок (другая спала подле нее), приказала горничной запереть все двери, начиная с передней, и ложиться спать в комнате перед спальнею, прямо против незатворенных дверей, для того чтобы в случае надобности можно было ее позвать скорее. Горничная исполнила приказание: затворила и защелкнула все двери; но только что, постлав на полу постель свою, хотела прикрыться одеялом, как звук отворившейся двери в третьей комнате, остановил ее: опершись на локоть, она стала прислушиваться. Через несколько минут такой же звук раздался во второй комнате и при ночной тишине достиг слуха барышни, сидевшей на полу в спальне; она оставила чулок и тоже стала внимательно прислушиваться. Наконец щелкнула и последняя дверь, ведущая в комнату, где находилась горничная… И что же? Входит недавно умерший отец мой, медленно шаркая ногами, с поникшею головою и стонами, в том же халате и туфлях, в которых скончался. Дежурная барышня, услышав знакомые ей шаги и стоны, потому что находилась при отце моем в последние два дня его болезни, поспешила, не подымаясь с пола, достать и задернуть откинутый для воздуха полог кровати моей матери, которая не спала и лежала лицом к двери, — но, объятая ужасом, не могла успеть в том. Между тем он вошел с теми же болезненными стонами, с тою же поникшею головою, бледный как полотно и, не обращая ни на кого внимания, сел на стул, стоявший подле двери, в ногах кровати. Мать моя, не заслоненная пологом, в ту же минуту его увидала, но от радости забыв совершенно, что он скончался, воображая его только больным, с живостью спросила: «Что тебе надобно, друг мой?» — и спустила уже ноги, чтобы идти к нему, как неожиданный ответ его: «Подай мне лучше нож!» — ответ, совершенно противный известному образу его мыслей, его высокому религиозному чувству, остановил ее и привел в смущение. Видение встало и, по-прежнему не взглянув ни на кого, медленными шагами удалилось тем же путем. Пришед в себя от охватившего всех оцепенения, дежурившая барышня разбудила свою подругу, и вместе с нею и горничною пошли осматривать двери; все они оказались отворенными!
Событие непостижимое, необъяснимое, а для людей, сомневающихся во всем сверхъестественном, и невероятное; но ведь оно подтверждается свидетельством трех лиц! Если б видение представилось только одной матери моей, пожалуй, можно бы назвать его следствием расстроенного воображения женщины больной и огорченной, которой все помышления сосредоточены были на понесенной ею потере. Здесь, напротив, являются еще две сторонние женщины, не имеющие подобного настроения, находившиеся в двух разных комнатах, но видевшие и слышавшие одно и то же. Смиримся пред явлениями духовного мира, пока недоступными исследованиям ума человеческого и, по-видимому, совершенно противными законам природы, нам известным. А разве мы вполне их постигли? Разве совсем приподняли покрывало Изиды? Разве животный магнетизм не отверзет уже нам дверей в иную таинственную область той же природы, объемлющей все существующее видимое и невидимое? Разве, наконец, мало исторических и достоверных частных преданий о событиях, подобных случившемуся в Ирбите? {4}
Если остающийся здесь сохраняет память перешедшего за пределы гроба, почему не полагать, что перешедший за могилу не привязан также какими-нибудь таинственными связями к остающемуся в здешнем мире? Это мысль Виланда, который описал известное, думаю, всем вам происшествие, как одна умирающая хотела проститься с добрым своим другом. Сказав об этом окружавшим смертный одр ее, она закрыла глаза и казалась в бесчувствии. Друг ее, бывший весьма далеко и совершенно ничего не знавший, сидел в это время спокойно в своем кабинете. Вдруг струна на гитаре, висевшей у него на стене, лопнула с таким треском, как будто вся гитара изломалась. Он вздрогнул, взглянул и увидел призрак своей подруги: он стоял перед ним, легкий, воздушный и ласково улыбался. Испуганный друг ужасно обеспокоился, не спал всю ночь, сокрушался и на другой день отправил нарочного, спрашивая, не случилось ли в такой-то день, час и минуту чего-нибудь необыкновенного. Ему пишут, что в этот час и минуту подруга его была при последнем издыхании, хотела проститься с ним и через мгновение потом снова открыла глаза, сильно вздохнула еще раз и умерла {5}.