Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия.

Помню — меня еще брали на руки (стало быть, лет мне было немного), когда однажды вечером только что сонного уложили меня в кроватку, покрытую узорным ситцевым пологом, как я раскрыл глаза и увидел у ног моих нечто ужасное, что-то вроде косматой, мертвой головы… Я закричал страшным криком. В тихой детской еще горела свеча, и мать моя еще не ушла в свою спальню. Она тотчас бросилась ко мне, распахнула полог и взяла меня на руки. Я кричал: мертвая голова! Мертвая голова! Насилу меня успокоили, подняли при мне одеяло, подушки, показали мне, что ничего нет, что мне это померещилось. Помню, как долго я не решался вернуться в свою постель и как нянька моя шепнула моей матери: «Сглазили». Затем она пошла, принесла деревянную чашку с водой и с плавающими по ней угольками. Меня «умыли с уголька». «Умыть с уголька» — это техническое выражение всех нянек, которые верят, что ребенка можно сглазить^{5}.

* * *

Если же дитя на другой день сделается нездорово и барыня спрашивает у няни:

— Отчего бы это она нездорова, няня? Няня отвечает:

— Да верно с глазу, матушка. Ничего, не беспокойся. Вот погоди. Я ее слизну ужо вечерком, как мыть буду. (Операция слизывания производится следующим образом: когда ребенка вымоют в корыте, няня обыкновенно поводит три раза языком по его спине, начиная от затылка… и потом собранную на языке сырость сплевывает через корыто.)^{6}

* * *

«Господи, страсти какие! Ведь это они на войну идут», — она [няня] обратилась к своей барышне с предостережением от недоброго глаза офицера, который построил свой взвод против окна, взял наперевес шпагу, устремил глаза на Машеньку и ожидал команды.

— Барышня, — вскричала няня, — поди ты от окна! Что он уставился на тебя! — Но Машенька была уже почти без чувств.

— Господи! Что с тобой?! — проговорила с испугом няня и, схватив ее на руки, отнесла от окна. Но инфлюэнция уже совершилась. Машенька слегла. Всем, казалось бы, здорова, но слабость такая во всех членах, что не может встать с постели, да и только.

— Бог ее знает, что с ней сделалось! — говорили отец и мать.

— Сглазил, сглазил! — кричала няня. — Вот этот, как его, солдатской-то офицер сглазил!

Сглазил, сглазил — и водица с уголька не помогла. Против новой болезни старые средства — плохая надежда^{7}.

* * *

Государь слушал меня внимательно и вдруг, подойдя ко мне, быстро взял меня за плечи, повернул к свету лампы и смело посмотрел мне в глаза. Тогда движение это и действие меня удивило, но после я догадался, что государь, по суеверию своему, искал у меня глаз черных, предполагая их принадлежностию истых карбонариев и либералов, но у меня он нашел глаза серые и вовсе не страшные. Вот причина, по которой позже Николай сослал Лермонтова — он не мог видеть его взгляда… М. В. Юзефович, которому Н. И. Лорер дал на прочтение свою рукопись, оставил на полях следующее замечание: «Воля ваша, а черных глаз покойный государь не убегал. У Д. Г. Бибикова глаза самого черного цвета, а доверие и даже любовь к нему Николая известны. [Далее тщательно стерто: Да и у Пестеля были черные глаза.]»^{8}

* * *

Не успели мы сделать несколько шагов по тротуару, как папенька услыхал, что за нами следом кто-то быстро идет. Он обернулся и увидал государя Николая Павловича под руку с императрицей… Потом, пройдя несколько сажен вперед, они вдруг круто повернули назад и очутились с нами лицом к лицу. Тогда император остановился и заговорил о чем-то с папенькой. Государыня тоже остановилась и с милою, ласковою улыбкой внимательно разглядывала меня. Потом вдруг спросила у отца моего:

 — С’est votre fille, comte? (Это ваша дочь, граф?) — И когда услышала его утвердительный ответ, ласково взяла в горсточку мой подбородок и, глядя мне в глаза, улыбаясь, сказала: — Comme elle est laide, votre fille, comte! Bon Dieu, qu'elle est laide, cette pauvre fille! (Как она некрасива, ваша дочь, граф! Боже, как она некрасива, эта бедная девушка!)[48].

Папенька весь вспыхнул от удовольствия^{9}.

* * *

«Я прошу вас, княгиня, обрежьте свои ногти, но не поступите так, как ваш муж с бородой. Он слишком над ней постарался. Есть некто, — прибавил Государь (Николай I. — Е. Л.), — у кого на мизинце руки ноготь длины почти с вершок[49]. Он связывает с ногтем удачу, он смотрит на него, как на своего хранителя, свой талисман. Угадайте, кто это?» — «Но как угадать, государь? Может быть, я не знакома с этой персоной». — «О! Вы знаете и его внешность, и имя, угадайте!» — «Я, право, его не знаю… Не Пушкин ли, Ваше Величество?» — «…Пушкин Какой Пушкин?» — «Александр Пушкин… поэт». — «Пушкин!.. да не только на его руки, да я и на мерзкую его рожу не захочу посмотреть!..»^{10}

* * *