Большие потрясения, отразившиеся на экономической географии и распределении населения Египта в период между правлением фараонов и эпохой Клеопатры, определили само появление Александрии. Город, основанный Александром в январе — апреле 331 года на насыпном валу, отделявшем Средиземное море от озера Мариотис, а на западе от канопского устья Нила, становится при царствовании Птолемеев центром власти. Переезд царской резиденции в новый город не был по своей сути чем-то революционным для Египта. Многие фараоны прежде решали вопрос о выборе столицы, а иногда и строили ее в какой-нибудь девственно чистой местности, до этого необитаемой, как, например, Эхнатон — Амарну или Рамзес II — Пер-Рамзес. В то же самое время прежде никто никогда не помышлял превратить столицу Египта в порт. Почти за три тысячи лет существования Египта ни один из фараонов не основал ни одного настоящего порта на Средиземноморье, чьи низкие и зыбкие берега практически не представляли никакого естественного убежища от опасных течений и ветров. Если создание большого портового города сразу открывало Египет миру средиземноморских стран, то его выдвижение как центра царской власти понижало уровень всей остальной страны до статуса сельскохозяйственной провинции, поддерживающей его торговлю. С этой, строго говоря, экономической точки зрения Птолемеи превратили Египет в сельскую местность для одного греческого города. Последний, построенный внутри обширного пространства по гипподамовскому плану, начерченному самим Александром, стал очень быстро развиваться, что вскоре превратило город в самый крупный населенный пункт античного мира. И только Рим во II веке смог затмить его.
Основав Мусей и знаменитую Библиотеку, Птолемеи превратили свою столицу в монументальный город и культурный центр первой величины. Александрия — это, конечно, прежде всего город в том значении, в котором понимали его греки, а именно полис, имеющий все необходимые учреждения, хотя и лишенный политических органов, гарантировавших ему недопустимую для царской власти автономию. Как и в любом греческом городе, основой Александрии служило гражданское общество, делившееся на демы и трибы («род, сообщество»), доступ в которые египтянам в принципе был запрещен. Последних только терпели в столице. Для ограничения их доступа предпринимались соответствующие меры во избежание египтизации города, призванного быть лицом эллинизма. Естественно, что египтяне относились к этому иностранному городу, расположенному на их земле, с подозрением, если не сказать с презрением. Несмотря на многочисленные попытки со стороны официальных властей, самая ранняя из которых датируется 311 годом, греческие цари так и не смогли заставить местное население принять название Александрии, на ее коренном языке имеющее значение «города Александра». Единственное имя, которое египтяне давали своей новой столице, было Ra-qued (в греческом варианте Ракотис), и именно в таком виде оно было воспринято коптами в византийскую эпоху. Его оригинальное значение — «строительство» или еще точнее — «строительная площадка» сразу недвусмысленно намекает на то реальное состояние, в котором пребывала Александрия в первые десятилетия, последовавшие после ее основания в 331 году. Такое обозначение конечно же несет значительный социальный подтекст: коренное население, принципиально исключенное из гражданского городского общества, продолжало тем не менее в нем жить в качестве рабочей силы на строительстве общественных и частных зданий, которое управлялось подрядчиками греками. Именно в соответствии с традициями и религией своей страны рабочие так окрестили строящийся иностранный город, и по этой причине тот никогда не смог интегрироваться в культурную и религиозную географию Египта, оставаясь в глазах коренного населения только «стройкой». Позднее, в правление Птолемея VIII, это египетское название Александрии было переведено на греческий автором-эллинофобом «Оракула Гончара», который предсказал разрушение города, не называя его явно. {70}Любопытно, что, начиная со Страбона, трактовка названия Ракотис греческими и латинскими авторами будет неверной; последние усматривали в нем почетное египетское обозначение векового сооружения, на месте которого Александр должен был основать свой город, и ошибочно полагали, что именно к нему относились найденные их современниками следы древних памятников. Нет никаких сомнений, что такая интерпретация проистекала из желания предоставить престижному городу законное основание для притязаний на земли Египта в качестве наследника Древнего мира, созданного фараонами, подобно попыткам оправдать египетское царствование Александра и его преемников Птолемеев недостоверным родством с последним царем последней коренной династии. {71}