Повседневная жизнь французов во времена Религиозных войн

Герцог Гиз был идеальным рыцарем. «Он сцементировал вместе дворянство, командиров, солдат, земляков и пришельцев из других краев, и даже горожан», — писал Вильгомблен.

По сравнению с герцогом Гизом Генрих III был совершенно иным человеком. Современный историк, изучающий Религиозные войны, подчеркивает, что король «был робок, и опасался даже тех, кто мог оказать ему услугу». Однако придворный Расин де Вильгомблен, сравнивая Генриха III с Генрихом IV, отдает предпочтение Валуа, называя его настоящим князем, «добрым, сильным, великодушным, изысканным и доступным; он выслушивал жалобы, доводы каждого, вид имел величественный и значительный, говорил красиво и содержал великолепный и роскошный двор».

А вот Генриха IV, самого популярного короля французов, Вильгомблен упрекал в том, что ему недостает королевского величия, что он постоянно контролирует государственные расходы и неохотно открывает собственный кошелек для выплаты дворянских пенсий. В новом короле «чувствовался, скорее, солдат, нежели король». Но именно такой образ короля — отважный полководец, любимый народом и доступный для дворян, — соответствовал чаяниям большинства французов.

Расин де Вильгомблен прекрасно понимал, насколько непопулярен в народе Генрих III. «Некоторые пороки, которым он был привержен в особенности, сделали его ненавистным для народа», — писал он, однако добавил, что речь идет о частной жизни короля из династии Валуа и что поведение короля как частного лица никогда не мешало ему исполнять свои государственные обязанности. Тем не менее есть ощущение, что, в отличие от Вильгомблена, население и дворянство обладали не столь широкими взглядами на подлинную или же предполагаемую сексуальную жизнь монарха.

Генрих Наваррский, победитель при Арке и Иври, сумел привлечь «среднее» дворянство на свою сторону. В мае 1590 года Генрих IV, возвращаясь из Санса, «неожиданно заехал [в Нанжи], дабы лично поговорить с маркизом» де Бове-Нанжи. Король обещал сохранить за ним должность адмирала Франции, если тот перейдет в его стан. После этого разговора Бове-Нанжи не только сам встал под знамена нового короля, но и привел под стены осажденного Парижа сто двадцать дворян.

Умение налаживать личные отношения с дворянами позволило Генриху IV перетянуть на свою сторону многих противников и сомневающихся. Правда, взятый в плен маршал Лиги Буадофен остался равнодушен к уговорам Беарнца, даже когда тот, желая во что бы то ни стало привлечь маршала на свою сторону, освободил его. Невосприимчивый к королевской харизме, Буадофен вновь встал в ряды лигистов и на их стороне участвовал в сражениях в Мене и Анжу. Только когда Лига доживала последние дни, он после долгих переговоров присоединился к Генриху IV.

Генрих IV одержал победу в борьбе за Жана-Франсуа Фодоа по прозванию Авертон, графа де Белена, барона де Мийи-ан-Гатинэ. В Гаскони, откуда Фодоа был родом, он обрел покровителя в лице Блеза де Монлюка, воспитавшего его и сделавшего своим пажом. Генрих III включил Фодоа в число своих палатных дворян. Вскоре Фодоа стал капитаном одного из десяти французских отрядов, составлявших личную гвардию короля, а в 1579 году — полковником Пикардийского полка.

В 1585 году Анжен, наместник провинции Мен и приближенный Генриха III, назначил его губернатором Лемана. Однако в 1589 году Фодоа пришлось вступить в ряды Лиги, так как Майенн назначил его командующим католическими армиями. Генрих IV, выигравший битву при Арке, во время которой Фодоа был взят в плен, лично переговорил с узником, а затем приказал освободить его под честное слово. Фодоа отбыл в Париж, где его назначили губернатором.

Встреча с новым королем произвела на него большое впечатление, особенно поразили его куртуазность и великодушие нового монарха. В 1593 году Фодоа вступил с ним в переговоры, и предводители Парижской Лиги, ярые противники любых контактов с Беарнцем, потребовали высылки Фодоа. 27 января 1594 он покинул столицу и с распростертыми объятиями был принят в стане Генриха IV.

Итак, чтобы привлечь на свою сторону или оторвать от Лиги ключевые фигуры из «среднего» дворянства, монарх первым делал шаг навстречу, был любезен, являл все свое великодушие, словом, вел себя как образцовый рыцарь. Видя, с каким вниманием новый король прислушивается к их мнению, многие дворяне были искренне растроганы. И даже в тех случаях, когда, подобно Буадофену, они отказывались присоединиться к новому монарху, они тем не менее задумывались о целесообразности своего пребывания в рядах Лиги. Зная, что король понимает их чаяния, они были уверены, что он может простить им участие в мятеже. Напомним также о смятении «средних» дворян, поставленных перед выбором между традиционной верностью королю, воплощавшему нацию, и приверженностью к католической религии, побуждавшей оказать отпор королю-протестанту, отлученному папой. Поэтому, желая разобраться в сложившейся ситуации и сформулировать собственные требования, многие из них заняли выжидающую позицию.