Повседневная жизнь французов во времена Религиозных войн

После поражения в войне 1870—1871 годов с Германией и падения Парижской коммуны республиканцы прославляли Генриха IV как главу государства, сумевшего в смутный период гражданских войн сохранить единство нации и преодолеть религиозные разногласия. Политики времен Третьей республики чтили Генриха IV за достижение национального примирения и одновременно за великую терпимость, благодаря которой ему удалось убедить государственных чиновников принять Нантский эдикт. Толерантность и национальное единство являлись главными составляющими программы республиканской партии, осознававшей угрозу германского нашествия и выступавшей за создание светского государства и светской школы. Обмирщение государственных институтов встречало активное сопротивление католической церкви, официально не принимавшей никаких новшеств.

Генрих IV стал символом нации для всех общественно-политических течений и мифом для простых французов. Он был первым монархом, проводившим политику толерантности, и именно благодаря этой политике протестанты получили юридический статус, гарантировавший им возможность жить, не меняя веру, свободно следуя предписаниям своей церкви. Толерантное отношение к протестантам стало для Европы великим новшеством, ибо в 1598 году ни одна страна, за исключением Франции, не принимала подобных законов по отношению к представителям конфессиональных меньшинств.

Век XVI: понятия «толерантность» в Европе не существует

Слова «толерантность» («терпимость») в том смысле, который вкладывается в него сегодня, во французском языке XVI века не существовало. Латинское слово tolerantia означало «терпение», «выносливость» прежде всего по отношению к боли, Кальвин употребляет его в значении «переносить», склоняться перед Божественной волей. Употребляя это слово, великий новатор в области хирургии Амбруаз Паре подчеркивает, что речь идет о перенесении, о сопротивлении болезни.

Индоевропейский корень слова означает «несение», «поддержка», но постепенно это значение исчезло, уступив место понятию из области морали: терпение в несчастиях, нас постигших. Таким образом, эдикт о толерантности в религиозной сфере представлял собой своеобразное сопротивление злу: следует быть снисходительным к вещам, которые, на наш взгляд, не слишком хороши.

Смысл, вкладываемый в слово «толерантность» в настоящее время, родился в XVIII веке, причем сначала возникло слово с противоположным значением, то есть «нетолерантность» («нетерпимость»). Для Вольтера и Дидро нетерпимость означала тиранию, отказ от дискуссий, авторитаризм. И, по контрасту, «толерантность» («терпимость») стала рассматриваться как истинная добродетель.

Тем не менее, хотя понятия толерантности еще не существует, ростки ее начинают пробиваться в трудах итальянских гуманистов XV века Николая Кузанского, Марсилио Фичино и Пико делла Мирандола, находившихся под сильным влиянием неоплатоников. Они полагали, что все религии, даже несовершенные, были приемлемы в той мере, в какой они были искренни. Для них только нечестие заслуживало гнева и мщения. Они не могли согласиться с тем, что такие замечательные люди, как Солон или Марк Аврелий не попадут в рай, где пребывают души блаженных: христианство казалось им продолжением греко-римской цивилизации.

Марсилио Фичино (1448—1492), священник, каноник, глава флорентийских неоплатоников, друг Лоренцо Медичи, хотел более чистой религии, более личностной, которая стала бы своеобразным синтезом христианства и Античности. Для него философия Пифагора и Платона нисколько не противоречила идеям Отцов Церкви: Оригена, блаженного Августина, святого Фомы Аквинского. Бог-творец создавал идеи, совершенные образцы. Идея воплощалась в красоте, выраженной в иерархии и гармонии. Господь мыслился мировым архитектором, верховным художником, силой, дающей миру душу. Бог для Марсилио Фичино представлялся своего рода духовным кругом, центр которого находился повсюду, а окружность нигде. Поэтому подняться к Богу можно было посредством разума, художественного творчества и любви к прекрасному.

Первое поколение гуманистов не было знакомо с учением Лютера — в отличие от пришедших им на смену Эразма, Гийома Бюде, Томаса Мора, Лефевра д'Этапля. И хотя второе поколение гуманистов пребывало в том же состоянии духа, что и их предшественники, им, в отличие от гуманистов первого поколения, пришлось столкнуться с расколом западного латинского христианства, и они не сумели к нему приспособиться. В своих воззваниях они призывали восстановить единство церкви, но не силой, не войной и не гонениями. Они стремились к церковному обновлению и во имя его усиленно проповедовали любовь к ближнему, призывали начать диалог противоборствующих конфессий и вернуться к изначальному христианству, такому, каким оно представлено в Деяниях апостолов.