Повседневная жизнь Французского Иностранного легиона: «Ко мне, Легион!»

Мундир английский,
Табак японский,
Патрон французский,
Правитель омский…

В сентябре 1919-го верховный правитель лично награждает «майора французской службы» орденом Святого Владимира 3-й степени. Колчаку — большевистская пуля на рассвете и могила в проруби, а Пешкову — следующее задание.

Его посылают в Тифлис, в независимую от «призрака коммунизма» Грузию, — Париж в 1919 году пытается спасти Кавказ от большевизма. Расчет французов опять ошибочен: распад страны остановить не в силах никто, даже иностранец.

Грузин, который в тот год командует войсками под Царицыном, не задумываясь, пустил бы Зиновия «в расход». Грузины, которые командуют Тифлисом, напротив, выказывают советнику представителя Франции всяческий «респект»: грузинские демократы всегда были падки на все иностранное.

В Тифлисе Зиновию заниматься особенно нечем: ему ясно, что как только через Кавказский хребет перевалит Красная армия, марионеточный режим рухнет. Как и в прошлые приезды на Родину, Пешков вновь чувствует себя чужим среди своих. Легионер с удовольствием пользуется своим новым статусом: его охотно принимают там, куда раньше не пустили бы дальше прихожей. На одном из таких «soire champagne» в обреченном городе, где вместо шампанского рекой течет кахетинское, он знакомится с Саломеей Николаевной Андрониковой — одной из самых красивых и неординарных женщин своего времени. Саломея принимает ухаживания и комплименты однорукого выкреста в форме офицера французской армии, но не более того: она думает, что есть пусть и слабая, но надежда вернуться к прошлой жизни. Саломея, та самая, чьи портреты по очереди писали восторженные художники, которой посвящала свои рифмы Анна Ахматова, а позже писала благодарственные письма обнищавшая в эмиграции Марина Цветаева… Та самая Саломея, что стала символом и последним отблеском заката русского Серебряного века — бархатного сезона исчезающей страны.

Ночной разговор краток: «Меня отзывают. Завтра. Поедете со мною?» Похоже на эвакуацию посольства дружественной страны, когда страна ломается под накопившимся гнетом этой дружбы. Легионер не дает выбор: «Ни бонны, ни гувернантки из Питера взять с собой невозможно — только Вы. Одно место багажа». Вернее два — Саломея и ее чемодан. Ответ краток «На рассвете? Что ж, в путь…»

Шустрая канонерка — русский корабль, который скоро превратится в тунисской Бизерте во французский металлолом. Торопливый стук дамских каблучков по трапу — матрос вот-вот сдернет его. Сражение снова проиграно, а вместе с ней и война. Впрочем, майор Пешков ретируется с трофеем. Самому не верится, но Саломея — его! Пусть и на короткое время спасательной операции. Выходя на палубу перекурить, Зинка с нижегородской Покровки ненадолго трезвел от этого белогвардейского бега и своих чувств среди крови, невосполнимых потерь и тифа. Он себе безжалостно признавался: «Халиф на час». Но не переживал, как и брат Яков, он мстил всему этому прошлому миру, когда им с братом нигде не находилось места, но так тесно было вдвоем…

План непродуманного бегства мог рухнуть: в новом паспорте, второпях сляпанном во французской миссии, была транзитная виза. Тем, кто приходит ночью на канонерке, печать от болгарских пограничников не требуется, но при посадке в Софии на поезд до Парижа в болгарах вдруг взыграла турецкая кровь — смесь «обиды за державу» и привычки к «бакшишу». Месье француз может следовать домой, а вот его русскую мадам придется оставить здесь — нет въездной болгарской печати! Деньгами вопрос не решить — при свидетелях не примут «малую скорбь». Паровоз дает нетерпеливый гудок и выпускает облако пара.

Пешков левой рукой решительно поднимет валявшуюся на столе печать почтовой службы и грохнет ею что было силы о девственный паспорт своего драгоценного багажа. Вам нужна печать — «сильвупле, другари»! Какие еще будут вопросы к важному представителю дружественной страны?

Девятого мая 1982 года лондонская газета «Таймс» сообщила: «Вчера на 94-м году жизни скончалась Саломея Николаевна Андроникова-Гальперн, последняя из самых блистательных женщин, которым довелось быть современницами расцвета Серебряного века русской поэзии, одна из самых известных красавиц той эпохи. Она славилась умом, обаянием и остроумием. В числе ее друзей были знаменитые русские поэты и художники…» В списке друзей Пешкова нет. Свой роман с легионером-выкрестом Саломея Николаевна не афишировала до глубокой старости, — увы, сословные условности сгубили не одну империю.

Их отношения продолжались и в Париже, но ожидать возвращения офицера из опасных командировок Саломея была не приучена: Зиновий — не Одиссей, а она — не Пенелопа, да и вообще профессиональные красавицы — неважные подруги фронтовикам.

Расстались они без претензий: каждый получил то, что желал.

…А Зиновий снова возвращается в Крым: служба. И вместе с остатками армии Врангеля уходит из России. Теперь уже навсегда…

Снова в Париже