Повседневная жизнь импрессионистов. 1863-1883

Десятью годами позже Дюран-Рюэль открыл в Нью-Йорке филиал своей галереи и организовал турне по Америке и Англии; в Берлине и Роттердаме ему вновь удалось достичь своих прежних высот. Хевемейер не ограничился покупкой картин, но инвестировал существенную сумму в дело Дюран-Рюэля. Тот понял, что все-таки напал на золотую жилу! «Если бы я ушел в мир иной в шестьдесят, — говаривал он, — я был бы по уши в долгах и умер бы неплатежеспособным должником среди непризнанных шедевров». Теперь его предприятие процветало, хотя испытания повлияли на его предприимчивость, и после неудачной выставки работ Гогена в 1893 году, организованной по совету Дега, он отказался пробивать дорогу новым талантам. До 1922 года, то есть до конца жизни, он довольствовался тем, что продавал работы импрессионистов, открытых им пятьюдесятью годами раньше.[94]

Они же, как мы увидим дальше, не всегда оставались ему верны — за исключением Дега. Хотя тот же Ренуар отлично понимал, чем он и его друзья обязаны папаше Дюран-Рюэлю. «Нам был необходим реакционер, который защищал бы нашу живопись, слывшую в глазах прихвостней Салона революционной, — объяснял он сыну. — По крайней мере, никому и в голову бы не пришло расстрелять его как коммунара». И в заключение добавлял: «Папаша Дюран был славный малый… без его помощи мы бы не выжили!»

Современный коммерсант

Когда Дюран-Рюэль испытывал затруднения и прекращал покупать картины, художникам приходилось искать других торговцев. В самые трудные времена они сотрудничали с папашей Танги, и так было до тех пор, пока не появился Жорж Пти. Это был коммерсант, ничем не напоминавший Дюран-Рюэля. Абсолютно лишенный художественного вкуса, он при этом был первоклассным торговцем, и его вклад в продвижение независимых художников был довольно значительным. Одним из первых он решил экспонировать картины в роскошной обстановке. В его галерее в доме 8 по улице Сез стены были затянуты тканью, стояла мягкая мебель и клиентам была предоставлена возможность изучать живописные полотна, устроившись в удобном глубоком кресле. Подобные салоны были изысканным местом встреч; по вечерам, с пяти до семи, здесь появлялись наиболее состоятельные коллекционеры, представители высшего света, идущие в ногу со временем, и элегантные денди. На ночных вернисажах и больших публичных распродажах, которые ему пришло в голову устраивать у себя в галерее, дабы оградить своих клиентов от встреч с кузенами Понс[95] из отеля Друо, среди гостей можно было узнать Сару Бернар в сопровождении Коклена-Каде, графиню Греффюль — прустовскую герцогиню Германт, — Камиллу Гру, Вьей-Пикара, словом, самых значительных коллекционеров, располагавших громадными средствами. Жак Эмиль Бланш, описывая этого любившего роскошь торговца, справедливо отметил: «Жорж Пти был духовным прародителем крупных биржевых магнатов в торговле картинами, именно он придумал устраивать затейливые «презентации» и превращать в настоящий спектакль шумно разрекламированные аукционы в обеих частях Американского континента». Портрет довольно привлекательный, в какой-то степени он был подправлен Рене Жимпелем, назвавшим Жоржа Пти темной личностью, жуиром и пройдохой. Золя также обошелся с ним круто; в романе «Творчество» его зовут Ноде, это ловкий делец от искусства, лишенный какой бы то ни было щепетильности: «…Известный мошенник Ноде имел повадки благородного дворянина, носил визитку сложного покроя и бриллиантовую булавку в галстуке, всегда был напомажен и вид имел франтоватый и холеный; жил он на широкую ногу: экипаж, взятый сразу на месяц, кресло в Опере, столику Биньона; этот человек появлялся везде, где считалось приличным появляться. А в остальном — обычный спекулянт, биржевик, откровенно издевавшийся над хорошей живописью».[96]

На заре своей карьеры Жоржу Пти пришла в голову счастливая мысль устроить набег на лавчонки в Фонтенбло, где в свое время работал Коро; как было известно Пти, художник частенько расплачивался картинами или дарил их своим благодетелям. Предположение оказалось верным, и результат оказался превосходным. Пти посчастливилось найти два великолепных холста Коро у какой-то зеленщицы, которой художник задолжал некую сумму, выросшую за три года до 400 франков.

Второй большой удачей для него была перепродажа в несколько этапов «Анжелюса». Перекупая эту работу Милле всякий раз, как только она поступала в продажу, он продавал ее следующему клиенту уже дороже, и в итоге от Шошара получил за знаменитый холст 800 тысяч франков.

Наконец-то цены возросли