Читаем Повседневная жизнь Испании Золотого века полностью

И когда командира, доблестно сражавшегося в бою, принесли смертельно раненного, Эстебанильо сделал циничное заключение: «Его отнесли в город, где он, не будучи столь же мудрым, как я, отдал свою душу создателю».{234}

Победа под Нордлингеном (1634) была одержана, когда Алонсо де Контрерас, воплощение героического духа, уже закончил свою военную карьеру. К тому времени, когда спустя пятнадцать лет Эстебанильо живописал о своих приключениях, с удовольствием выставляя напоказ собственную трусость и безразличие к делу, за которое продолжали гибнуть его товарищи, битва при Рокруа (1643) окончательно развеяла миф о непобедимости испанской армии. Противопоставление одного другому принимает символический характер: Алонсо де Контрерас начал военную карьеру в конце правления Филиппа II, когда Испания, уже внутренне истощенная, еще доминировала в Европе; именно эту Испанию, не только приходившую в упадок, но и сомневающуюся в себе, отражают насмешки Эстебанильо Гонсалеса.

«Что осталось от тех королей, которые из своих дворцов или монастырского уединения правили миром? — спрашивает современный испанский историк. — Что стало с теми полководцами, которые завоевывали королевства и миры? Во что обратились героические подвиги, вписанные кровью наших солдат и моряков при Гарильяно, Оране, Павии, в Тунисе, Отумбе и Перу, при Лепанто и Сен-Кантене? Эпопея закончилась. Плутовской роман был в самом зените».{235}

<p>Глава XI</p><p>ПЛУТОВСКАЯ ЖИЗНЬ</p>«Плут» и плутовской мир. Плутовской роман как свидетельство социальной жизни. — Обитатели плутовского мира и их разнообразие: нищие, мошенники, наемные убийцы и проститутки. — «Плутовская» география. — Философия плутовства и ее значение в Испании золотого века

Термин picaro (плут) в испанской литературе появился для обозначения Гусмана де Альфараче, о жизни и приключениях которого рассказал Матео Алеман. Произошло это в 1599 году — через год после смерти Филиппа II. Термин имел счастливую жизнь: не только «плутовской» роман пользовался в Испании успехом, не ослабевавшим в течение полувека, но и picaro, так же как hidalgo, стал одним из характерных типов испанского общества эпохи золотого века в том виде, в каком это общество нашло отражение в литературе. Однако непросто подобрать во французском языке точный эквивалент этого термина, который из-за разнообразных литературных воплощений оброс многочисленными значениями и нюансами. Самым лучшим его переводом, вероятно, остается тот, что давали французские писатели того времени, и особенно Шапелен — блестящий испанист, но в равной степени плохой поэт, — который перевел роман Матео Алемана под названием «Прощелыги, или Жизнь Гусмана де Альфараша, зеркала человеческой жизни».{236}

Тем не менее следует различать picaro, воспетого в литературе, и плутовской мир, в котором он развился: типичный picaro — циничный, аморальный, асоциальный. Он не преступник и не «профессиональный» прощелыга, но превратности судьбы, и особенно отказ подчиниться условностям, в соответствии с которыми живет нормальное общество, заставляют его обретаться среди тех, кто существует на краю этого общества, то есть в среде, где вращаются пройдохи и бродяги всех сортов, от безобидного нищего до мошенника, от профессионального вора до наемного или обыкновенного убийцы. Хотя picaro и чувствует себя комфортно в этом мире, он все же не хочет прочно обосноваться в нем, и его жизнь, полная приключений и почти непрерывных странствий, с краткими периодами оседлости, дает ему возможность видеть различные общественные группы со стороны, судить и рассказывать о них. В этом смысле плутовской роман вполне может рассматриваться как «зеркало человеческой жизни».

Но какова все же ценность образа, который представляется на наш суд? Образ picaro предстает перед нами реалистичным по сути, поскольку автор предполагал показать все, без утайки, превратности судьбы плута, невзирая на укоренившиеся предрассудки или условности, навязываемые положением в обществе, состоянием и добрыми чувствами. Надо ли видеть в описании, которое нам предлагается, не просто истинную картину, но единственную истинную картину общества того времени?

Перейти на страницу:

Все книги серии Живая история: Повседневная жизнь человечества

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология