«Стану я, раба Божья, (имярек), благословясь, выйду я, перекрестясь, из дверей в двери, из ворот в ворота, выйду я в чисто поле. В чистом поле океан-море. В океане-море синий камень, под синим камнем серый кот (если заговаривают грыжу у мальчика, если новорожденный — девочка, то «синяя щука»), защипывает и закусывает двенадцать грыж: и родову грыжу, и становую грыжу, и пуповую грыжу, и яичну, и паховую, и головную грыжу, и зубную грыжу, и ушную и глазную грыжу, и ручную, и сердечную грыжу, и мокру грыжу, и подпятну грыжу, и подколенну грыжу, и заплечну грыжу. Какого слова не скажешь, то крепче всех слов (это прибавляется потому, что «грыж много» и можно нечаянно позабыть назвать какую-нибудь из них). Семьдесят жил и семьдесят суставов, и в едином суставе ключ и замок во веки веков.
После заговаривания грыжи ребенка мыли.
Мыли младенца, из боязни обжечь его, едва нагретой водой, и в нее, когда новорожденного обмывали в первый раз, обыкновенно клали серебряные деньги, выражая тем желание ему в будущем богатства. Новорожденному мальчику клали в воду яйцо или какую-нибудь стеклянную вещь, девочке — только стеклянную вещь. Окатить ребенка в первый раз надо было непременно с локтя.
Обмыв новорожденного, повитуха клала его на спинку и стягивала сперва вперед и накрест пальчики ножек к локтям, потом поворачивала его на живот и также стягивала накрест пальчики ручек к ногам; потом клала ребенка на ладони так, чтобы головка и ножка висели, и, потряхивая несколько раз, приговаривала: «Расправлен, теперь уж уродцем не будешь!»
Управившись таким образом с ребенком, бабка хлопотала около родильницы: парила ее в бане или в печи, правила живот и сдаивала ее груди, чтобы удалить первое плохое молоко.
Вероятно, в силу распространенного поверья «если больной хотя бы немного поест хлеба с солью, то не умрет», почти всегда, по окончании родов, давали родильнице прежде всего ломоть ржаного посоленного хлеба,[62] часто хорошую порцию водки, иногда настоянную на калгане, черносливе, корице и гвоздике, и очень нередко квасу с толокном, ржаным солодом или овсяной мукой. Иногда ей давали съесть головку луку или редьки и выпить стаканчик конопляного масла. Водка давалась для подкрепления сил, калган для того, чтобы «встал на место золотник», а квас, толокно, чтобы «завязалось» в животе. По объяснению некоторых бабушек, от квасу с овсяной мукой будто бы легче бывает на нутре: «способнее и скрипотнее».
Женщину, разрешившуюся от бремени, нужно было три первых дня водить в баню, где знахарка, растирая ей живот, читала следующий заговор девять раз. Если же случалась какая-либо «неудача», то заговор читали три раза по девять раз и столько же раз продевали младенца между ног матери:
«Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Господа Бога и Мать Пресвятую Богородицу на помощь призываю, а я, раба Божия (имярек), у родимого человека, раба Божия (имярек), про дорогой золотник[63] розыск начинаю: «Золотник мой, золотник, дорогой золотник, отыщи, дорогой золотник, свое дорогое место и стань, дорогой золотник, на свое дорогое место, чтобы у рабы Божия (имярек), родимого человека, отныне и до века, не болело и не щемило, вниз не спущалось и не окаменело». Могла мать свое чадо сносить и спородить, могу и я, раба Божия (имярек), все болезни отговорить. Ведь затвержал Господь Бог воды и земли: знай свои дела; и за аминь Господь Бог мои врачебные слова — на веки веков, аминь».
В баню младенца в первые дни после рождения приносили три раза, где, по троекратном прочтении следующего заговора над водой, его «окачивали» этой самой водой: