Повседневная жизнь Москвы. Московский городовой, или Очерки уличной жизни

С первых же шагов своих в Первопрестольной столице граф Павел Павлович сумел своей приветливостью и своим добрым сердцем завоевать искреннее сочувствие московского населения, снова свободно вдохнувшего после пережитого им краткого, но тяжкого периода безвластия. Все распоряжения нового градоначальника отличались разумной ясностью, целесообразностью и строгой законностью. Лица, обращавшиеся к графу со своими нуждами, встречали в нем сердечную приветливость, сочувственное внимание и полную готовность прийти на помощь и словом, и делом. Административный опыт, вынесенный им из своей предыдущей службы, в особенности в Одессе, которая и доселе не может забыть его плодотворной деятельности, давал ему возможность, не колеблясь принимать в своем управлении Москвой те именно меры, которые наиболее соответствовали и времени, и месту. Всюду чувствовались его зоркий глаз опытного наблюдателя и его твердая рука блюстителя законного порядка. Трудолюбие его не знало границ: работая до двух, трех часов ночи, он уже в ранние утренние часы объезжал Москву, чтобы затем без устали посвятить себя делам своей службы. И такого градоначальника лишилась Москва!»

Похороны П. П. Шувалова.

Для характеристики эпохи приведем два частных отклика на убийство графа П. П. Шувалова. Первый — фрагмент письма ответственного сотрудника МВД, создателя знаменитого «летучего отряда» филеров Е. П. Медникова к С. В. Зубатову:

«Дорогой мой. Что творится на белом свете, уму непостижимо. Нужно иметь терпение, чтобы, не закрывая глаза, смотреть, видеть и молчать, молчать. Кажется, весь свет пошел кругом: вертится и вертится. Каждый Божий день по несколько убийствов[44], то бомбой, то из револьверов, то ножом и всякими орудиями; бьют и бьют чем попало и кого попало; за что-то и Шувалова, ну, кому он что сделал дурного, никто этого не скажет. Так теперь свободно все стачки проходят, и никаких арестов и в помине нет, а террористы палят и палят»[45].

Второй документ — отрывок из письма на имя Николая II актрисы Е. А. Шабельской, сочинявшей черносотенные романы:

«Болит у меня сердце о бедном Шувалове. Вот они жиды одесские отомстили ему, как и Великому князю Сергею. Я Шувалова знала очень мало. видела раза 2 в Одессе проездом, но столько слышала о нем хорошего, такое он производил впечатление честности и МУЖЕСТВА ВО МНЕНИЯХ, что сердце к нему невольно лежало. О Государь, неужто Ты оставишь это убийство неотомщенным?»

Вопрос об адекватном наказании террористов в связи с убийством графа Шувалова был поднят и на страницах печати. Попытка самочинной расправы над боевиком в газете «Московские ведомости» получила такой комментарий:

«И не в первый раз уже полиции приходится спасать политических преступников от самосуда толпы, от народа, которому они хотят «благодетельствовать» своими кровавыми злодеяниями!

Глубоко знаменательные факты. Чем же, однако, они объясняются?

Народ не верит, что виновного постигнет кара, — та кара, которая является достаточным в его глазах возмездием за злодеяние. И, к сожалению, это неверие вовсе не случайно: оно имеет свое глубокое основание.

В самом деле, когда за все уголовные преступления суд производится по старому Уложению о наказаниях — для политических преступников создана какая-то непонятная привилегия, в силу которой они судятся по «либеральному» новому Уложению».

Речь идет о положениях уголовного законодательства того времени, согласно которым убийство должностного лица наказывалось не смертной казнью, а каторгой от десяти лет до бессрочной. Если террорист не достиг совершеннолетия (21 года), протяженность его наказания снижалась на одну треть. После отбытия двух третей срока каторжник, проявивший смирение, мог быть переведен на поселение. Эта возможность смягчения участи преступника была так истолкована современником:

«Правда, нужно «одобрительное поведение», ждать которого от зверя-убийцы довольно трудно. Но кто же не знает, что низшее тюремное начальство часто готово согласиться на одобрительную аттестацию только ради того, чтобы избавиться от беспокойного и опасного человека? Таким образом, 10-летняя каторга для совершеннолетнего может свестись к 6 годам и 8 месяцам, а для несовершеннолетнего к 4¹/₂ годам.

Неужели это достаточная кара для злодея, предательски убивающего сановника, охраняющего народное спокойствие?»

Без специального исследования невозможно судить о степени справедливости этого суждения относительно всех революционеров-террористов. Что же касается П. А. Куликовского, то судьба в лице «кровавого царского режима» его действительно пощадила. Сначала он был приговорен к смертной казни, но после подачи царю прошения о помиловании получил 25 лет каторги. В 1911 г. Куликовский по состоянию здоровья был переведен на поселение. Видимо, воздух Якутска оказался столь целебным, что у бывшего боевика хватило сил дотянуть до падения самодержавия. После Февральской революции он возглавил областной совет, вступил в борьбу с большевиками и, попав к ним руки в начале 20-х гг., покончил жизнь самоубийством.