Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века

На шестой день по окончании Святок по Москве, в буквальном смысле, прокатывался еще один праздник – студенты отмечали Татьянин день. Установленный в 1850 году, он поначалу был чисто корпоративным торжеством Московского университета, поскольку 12 января, в день святой Татьяны, был подписан императорский указ о создании этого славного учебного заведения. В XX веке «Татьяну» справляла уже вся студенческая молодежь Первопрестольной.

Но начинался праздник, естественно, на Моховой. В университетской церкви «во имя св. Татьяны» служили молебен, затем в присутствии высокопоставленных гостей проходил торжественный акт. Обычно во время него с речью, специально написанной к этому дню, выступал ректор и происходило награждение студентов, показавших незаурядные успехи в учебе. «Актовый зал набит битком, – писала о празднике газета „Голос Москвы“ в 1910 году. – Тут и шитые камергерские мундиры, и косоворотки, и красные ленты через плечо, и красные рубашки, выглядывающие из-под засаленных тужурок, и девушки в простеньких нарядах».

Московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович до своей гибели от руки террориста каждый год приезжал на торжественное заседание вместе с супругой – великой княгиней Елизаветой Федоровной. В связи с этим у студентов возникло поверье: кому удастся получить цветок из букета, поднесенного от университета великой княгине, тому на экзаменах будет сопутствовать удача. После акта лестница обычно была запружена нерадивыми студентами, и великая княгиня, пройдя сквозь этот строй, выходила из университета без единого цветочка.

Как только начальство покидало актовый зал, празднование «Татьяны» переходило непосредственно в руки молодежи. По свидетельству П. Иванова, автора книги «Студенты в Москве», это выглядело так:

«Откуда-то сзади доносятся отдельные голоса:

– Gaudeamus[12], Gaudeamus!

Эти крики растут. Постепенно заполняют всю залу.

– Gaudeamus! Gaudeamus!

Музыка играет Gaudeamus.

– Ура! Ура!

Поднимается рев. Невообразимый шум. Своевольный дух вступает в свои права. Опьянение начинается.

Gaudeamus играют раз, два, три...

Далее дело переносится в трактиры, в пивные, в рестораны средней руки... Теперь все сводится к одному: подготовить почву для праздника своевольного духа. Нет денег, чтобы опьянить себя благородным шампанским. Пьяная водка и мутное пиво – два напитка Татьянина дня».

Выпускники, достигшие «степеней известных» – юристы, врачи, профессура – собирались на совместные обеды в фешенебельных ресторанах. Адвокаты, например, традиционно предпочитали «Прагу». Но все же главным центром веселья в начале XX века был ресторан «Эрмитаж».

«К 6-ти часам вечера толпы студентов с песнями направляются к „Эрмитажу“, – продолжал П. Иванов описание Татьяниного дня. – Замирает обычная жизнь улиц, и Москва обращается в царство студентов. Только одни синие фуражки видны повсюду. Быстрыми, волнующимися потоками студенты стремятся к „Эрмитажу“ – к центру. Идут группами, в одиночку, толпами, посредине улицы. Встречные смешиваются, группы примыкают к толпе.

Толпа растет, расширяется. Впереди ее пляшут два студента, и между ними женщина машет платочком. Все трое выделывают отчаянные па. Сзади толпа распевает хаотическую песню.

Но вот «Эрмитаж». До 5 час. здесь сравнительно спокойно. Говорят речи, обедают. К 5 час. «Эрмитаж» теряет свою обычную физиономию. Из залы выносятся растения, все, что есть дорогого, ценного, все, что только можно вынести. Фарфоровая посуда заменяется глиняной. Число студентов растет с каждой минутой. Сначала швейцары дают номерки от платья. Потом вешалок не хватает. В роскошную залу вваливается толпа в калошах, фуражках, пальто. Исчезают вино и закуска. Появляются водка и пиво. Поднимается невообразимая кутерьма. Все уже пьяны. Кто не пьян, хочет показать, что он пьян. Все безумствуют, опьяняют себя этим безумствованием. Распахиваются сюртуки, расстегиваются тужурки. Появляются субъекты в цветных рубахах. Воцаряется беспредельная свобода. Студенты составляют отдельные группы. В одном углу малороссы поют национальную песню. В другом – грузины пляшут лезгинку. Армяне тянут «Мравалжамиер»... В центре ораторы, взобравшись на стол, произносят речи – уже совсем пьяные речи. Хор студентов поет Gaudeamus... Шум страшный. То и дело раздается звон разбитой посуды. Весь пол и стены облиты пивом...

За отдельным столом плачет пьяный лохматый студент...

– Что с тобой, дружище?

– Падает студенчество. Падает, – рыдает студент.

Больше ничего он не может сказать.

– На стол его! На стол! Пусть говорит речь! – кричат голоса.

Студента втаскивают на стол.

– Я, коллеги, – лепечет он, – студент. Да, я студент, – вдруг ревет он диким голосом. – Я... народ... я человек...

Он скользит и чуть не падает.

– Долой его! Долой! – Его стаскивают со стола.

– Товарищи, – пищит новый оратор, маленький юркий студент, – мы никогда не забудем великих начал, которые дала нам великая, незабвенная Alma mater...

– Браво! Брависсимо! Брависсимо! Качать его! Качать!

Оратора начинают качать. Он поливает всех пивом из бутылки.