Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны

Положение было неопределенное. Где-то что-то творится, кого-то разоружают, арестовывают, носятся грузовики, наполненные людьми в солдатских шинелях вперемежку с вооруженными штатскими. У всех красные банты на шинелях, все – обвешанные пулеметными лентами. Какая-то стрельба на улицах. Слухи идут всевозможные. Приказаний из штаба округа никаких нет. Мы – люди не искушенные в делах революции, не знаем, что и делать, сидим и ждем. Офицеры в этот день из школы домой не едут. К вечеру опять приходит ко мне депутация от 1-й роты. Просят прийти к ним, так как без офицера они себя очень неуверенно чувствуют. Ответил, что никуда не пойду, а пусть лучше они возвращаются в школу. Подходит ночь. 2-я рота не ложится спать. Волнение от неизвестности. В 11 часов вечера решаем все идти со 2-й ротой в Городскую Думу, чтобы выяснить обстановку. Выстраивается вся рота с офицерами на местах, и двигаемся в городскую думу. От школы до думы довольно далеко. Приятная погода, слегка подмораживает, тихо. Около 12 часов 30 минут ночи вступили на Красную площадь. “А ну, песню!” – “Какую?” – “Какую хотите”. – “Песнь о вещем Олеге”. Припев всем известен: “Так за Царя, за Родину, за Веру мы грянем громкое “ура”!” Как нам потом рассказывали бывшие в Городской Думе, когда там услышали нашу песню, то такая паника поднялась! Когда рота подошла к дверям думы, то на крыльце стоял трясущийся от страха революционный командующий войсками подполковник артиллерии Грузинов. Грузинов был призван из запаса, а до войны он был земским начальником. Так вот этот командующий дрожащим голосом обратился к нам: “Господа, в чем дело? Почему вы пришли сюда?” – “Пришли мы сюда, чтобы посмотреть, что у вас тут творится”. – “Господа, может, вы голодны? Мы сейчас все это устроим!” – “Ничего нам не надо, просто мы пришли посмотреть, что у вас тут делается”. Грузинов пригласил нас войти в Городскую Думу. Несколько офицеров и юнкеров вошли внутрь дома. Зашел и я. Там был полный хаос. Какие-то люди в рабочих и солдатских костюмах волновались, суетились, разбирали оружие, грудами лежавшее на полу. Не знали, как с ним обращаться. Один учил другого, сам не зная. Командующий войсками Грузинов объяснил нам, что тут организуется боевой отряд, на случай выступления контрреволюционеров. Когда я проходил по залу, то вдруг раздался выстрел, и пуля ударилась в стену над моей головой. Я обернулся и увидел какого-то человека южного типа, с трясущимися руками и позеленевшим лицом, державшего в руках револьвер Кольта крупного калибра. “Ты что же, сукин сын, хотел убить меня?” – “Извините, господин офицер, он сам у меня выстрелил”. – “Я вот тебе покажу, как сам выстрелил!” Хотелось влепить ему затрещину, но он был так напуган выстрелом, а тут еще подбежали “товарищи” и набросились на него с руганью, что я плюнул и пошел дальше. Ознакомившись с положением вещей, увидели, что делать нам тут нечего. Но так как в школу идти было далеко, то обратились к командующему войсками, чтобы он указал нам место, где бы мы могли поспать до утра. Нам была отведена гостиница “Метрополь”, тут же, на Театральной площади, в ней мы заняли бильярдную и две гостиные. Одну гостиную, с голубой шелковой мебелью, заняли офицеры. Не раздеваясь, легли на голубые диваны и проспали до утра. Утром 2-я рота, забрав с собой и 1-ю, вернулась в школу.

Бестолковщина и безалаберщина были всюду. Будь у нас руководство и не потеряй головы генерал Мрозовский, то революция в Москве еще неизвестно как развивалась бы. В Москве было шесть школ прапорщиков и два военных училища численностью около 10 000 юнкеров. А это по тем временам сила».

Другого мнения придерживался журналист В. Амфитеатров-Кадашев, когда записал в дневнике 1 марта 1917 года: «Хотя гарнизон, в большинстве, еще не восстал, сидит запертый в казармах, но фактически у Мрозовского ни солдата». В полной изоляции от внешнего мира были юнкера Алексеевского и Александровского училищ. В последнем о революции узнали благодаря записке, которую, спрятав в бутербродах, жена передала писателю Борису Зайцеву. У юнкеров преданности старому строю оказалось не больше, чем у других военных. Амфитеатров-Кадашев отметил в дневнике: «Военные училища тоже перешли на сторону народа». Немного позже он зафиксировал разговор с юнкером Саблиным, который рассказал о блестяще проведенном «александровцами» захвате штаба Московского военного округа, «что даже арестованный Мрозовский выразил им свое восхищение». Но это случилось позже.

Митинг возле Исторического музея 28 февраля 1917 г.

Мы же вернемся к рассказу о событиях, происходивших днем 28 февраля, когда Воскресенская площадь продолжала заполняться все прибывавшими демонстрантами. Вот как газета «Утро России» описывала появление московских пролетариев:

«Наконец около часу дня на площади со стороны манежа показывается первая партия рабочих.

На площадь двинулись окраины.