Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны

Нестерпимы совершенно две вещи: грязь, которую бульварная печать выливает на императрицу, раскапывая всякие мерзости про Распутина, и уличные мистики у памятника Пушкину, где часами, с утра до вечера, толпа слушает нескладные речи доморощенных Каталин. Боже, что они несут. Что они несут! Вообще, все это невольно заставляет припоминать стихи Мережковского: “Но дурак никогда и нигде не умрет, но бессмертна лишь глупость людская”».

Четвертого марта Москва ликовала, получив весть об отречении Николая II. Из-за стойкой неприязни к толпе Амфитеатров-Кадашев не пошел на Красную площадь, где в тот день по приказу командующего революционными войсками Грузинова был устроен молебен и парад частей московского гарнизона.

Однако сначала прошла печальная церемония: утром на Братском кладбище торжественно похоронили трех солдат Военной автомобильной школы, убитых на Большом Каменном мосту. Видимо, из-за этого мероприятие на Красной площади, назначенное на час дня, началось с опозданием. А если учесть, что москвичи начали занимать места с десяти часов утра, то лишнее полуторачасовое стояние на морозе не добавило им радости.

Тем не менее репортаж корреспондента газеты «Раннее утро» был выдержан в восторженных тонах:

«Чудный солнечный день.

Буйной радостью веет от солнечных лучей, звона кремлевских колоколов, звуков военной музыки, леса сияющих штыков, красных знамен…

Даже порядочный мороз не кажется неуместным.

Русская революция, непохожая ни на одну из революций мира, должна проходить и в русской обстановке!

Вся Москва – на Красной площади и прилегающих улицах. Верхние торговые ряды, здание губернского правления, кремлевские стены, деревья у этих стен унизаны сплошными гирляндами людей. Лобное место – сплошной клубок тел.

Лес флагов и знамен. Знамена корпораций, откуда-то появившихся политических партий, общественных и профессиональных организаций пестрят столь долго запрещенными надписями, зовущими к свободе, равенству и братству.

Фигуры Минина и Пожарского также украшены флагами. На красных полотнищах – поэтическая надпись: “Утро свободы сияет радостным светом”.

Отовсюду глядят со своих черных треножников фотографические и кинематографические аппараты. Они тоже празднуют освобождение[57]. (…)

Из кремлевских соборов через Спасские ворота направляется к памятнику крестный ход во главе с преосвященным Модестом, еп. Верейским.

Ярко блестят золотые ризы в солнечных лучах.

Торжественно и радостно гудят кремлевские колокола.

Войска берут “на караул”. Толпа обнажает головы. Впервые, может быть, во всей тысячелетней истории сердца духовенства, народа и армии бьются в этот момент в полном согласии. (…)

Еще перед началом молебна высоко в прозрачном воздухе появляется аэроплан.

За ним появляется другой.

Во время молебна один из аэропланов – на нем летит известный Габер-Влынский – спускается совсем низко и, кажется, вот-вот заденет за башню здания Верхних торговых рядов.

Шум пропеллера сливается со звуками военных оркестров. Невооруженным глазом видно, как бешено вращается винт аэроплана.

Что-то бело-красное отрывается от аэроплана и падает в толпу.

Публика сначала думает, что это – прокламации, но потом оказывается, что это – завернутый в белую бумагу букет красных тюльпанов, перевитых красной лентой с золотой надписью:

“Да здравствует русская армия! Да здравствует первый народный главнокомандующий Грузинов!”

Букет немедленно передается А. Е. Грузинову. Командующий не расставался с букетом в течение всего парада и все время держал его в левой руке.

После эпизода с букетом аппарат Габер-Влынского присоединился к другому аппарату, оставшемуся в высоте, и вместе с ним улетел».

Интересны замечания, услышанные журналистом при прохождении революционных войск:

«С каждым из проходящих полков у народа связано какое-нибудь воспоминание, относящееся к нынешним дням.

– Вот пятая рота, которая дольше всех не сдавалась!

– Вот рота прапорщика Ушакова!

– Вот рота, в которой убит командир!»

Стоит добавить, что по свидетельствам других очевидцев парада дисциплина среди солдат разительно отличалась от «старорежимной». Находясь в строю, они спокойно болтали и даже курили. Т. А. Аксакова-Сиверс, которая вместе с мужем-офицером наблюдала за торжествами с кремлевской стены, вспоминала реакцию супруга: «Поглядев на этот парад, Борис махнул рукой и решил ехать немедленно в армию».

Без особого восторга отозвался об увиденном на Красной площади Н. П. Окунев: